Карточный дом и послевоенная Украина. Топ-5 книг на украинском языке

Cобытия, происходящие в этом обзоре "осенних" новинок, вполне можно отнести к жанру альтернативной истории, ведь в "официальной" реальности такого просто быть не могло. Ни послевоенный голод в Украине, ни избирательные манипуляции в Америке, даже человеческая любовь на всю жизнь – вещь в действительности непредставляема.

И только созданные авторами художественные образы – правдивые, актуальные, фактурные – делают из любой ретроспективы современное чтиво. Ну, и напоминают нам, что все это - та самая правда жизни.

Майкл Доббс. Карточный дом. – К.: КМ-Букс, 2016

...Автор этой книги - экс-советник Маргарет Тэтчер и член палаты лордов, который не только разбирается в избирательной стратегии, но и знает все входы-выходы в Вестминстерском дворце, а также тамошние подводные течения, тайны и секреты. Понятно, что все это аккуратно перекочевало в "Карточный домик" Майкла Доббса, и не заметить такие вещи просто невозможно.

Нет, изложенная история взлета главного героя на мыльной пене интриг в этом международном бестселлере не настолько откровенна и резка. Все-таки, согласитесь, Англия, это американская экранизация грешит «свободным» переводом языка гангстеров, еще и реальные девушки из "Pussy Riot" пытаются ею на приеме у Путина общаться. Ну, а в контексте недавних выборов в США роман английского прозаика, в котором раскрываются методы прихода к власти, более чем актуален.

Так, например, один из российских депутатов признал, что строил по такому же принципу свою избирательную деятельность, а Барак Обама в шутку пожелал, чтобы именно так работали в Вашингтоне, назвав главного героя - оппонента президента США - "парнем, которому многое удается". При этом и упомянутые «принципы», и то что "удается" - у героев романа это обычно происки, слежка, сбор компромата на конкурентов.

Впрочем, самое главное в "Карточном доме" все-таки не политика, а драма отношений, закамуфлированных под конфликт поколений. Которые в консервативном обществе не очень-то и отличаются жаждой к жизни, то бишь к власти. И всему действу автор романа находит соответствующую или же метафорическую, или  откровенно публичную характеристику. Так, улыбка главного героя «напоминает ручку урны для пепла», а цена у героини, которую она заплатила за успех - это «домогательство от низеньких мужчин в огненно-красных подтяжках».

Кларисе Лиспектор. Время звезды. - Л.: Видавництво Анетти Антоненко, 2016

Наверное, точнее всего о стиле и стилистике этого автора в свое время высказался известный американский переводчик Григорий Рабаса. "Я был потрясен встречей с редкостной женщиной, - восклицал он, - которая выглядит, как Марлен Дитрих, а пишет, как Вирджиния Вульф!". Как бы там не было, но стиль письма Лиспектор – действительно легкий, незамысловатый и, конечно же, страстный.

Впрочем, все это, возможно, только в украинском переводе, за что должны благодарить переводчика. Потому что это не "местечковая" проза Бруно Шульца или Йозефа Рота – пьянящая, экзотическая и безусловно "колоритная" - хоть бы какими близкими были родственные связи этих авторов с украинскими корнями, а вполне "городская" и даже "европейская". (В 1940-х годах Лиспектор жила в Европе).

На самом деле, это история неприметной машинистки, "девушки с востока", рассказанная от лица юноши, который единственный не замечает ее ущербности, готов дарить ей цветы, духи и слова. Свинг его летучего стиля превращает героиню снов в джазовую "девушку из Ипанемы" в исполнении легендарного Стэна Гетца (Станислава Гаецького, выдающегося американского джазового музыканта украинского происхождения) и "кинематографическую" Амели, которая беззаботно улыбается всем на улице, поскольку ее все равно никто не замечает.

Пауло Коэльо. Шпионка. – Х.: Клуб Семейного Досуга, 2016

Известный автор адаптации реальности в удобную модель воскресного чтива в этот раз неожиданно обратился к теме феминизма. Ну, и конечно, что уже с самого начала его романа все действо имеет вполне "кинематографический" вид - воины добросовестно и показательно расстреливают арестантку, а офицер делает контрольный выстрел. В чем же была ее вина, как объясняет она сама, самая известная из шпионок всех времен и народов, эта самая легендарная Мата Хари?

"Я думала, что могла манипулировать теми, кто хотел знать государственные секреты; я думала, что немцы, французы, англичане и испанцы никогда не имели силы мне сопротивляться, а завершилось все тем, что сманипулировали мной". То есть мужской мир в истории шпионажа, как видим, победил, но на самом деле верх взяли женщины, потому что их уже наказывали за то, что они женственные, или,как говорит героиня, "поскольку в большинстве случаев моя вина заключалась лишь в том, что я была эмансипированной женщиной в мире, управляемом мужчинами".

Таким образом, в новейшем романе Паоло Коэльо белетризованная история известной шпионки вырастает в своеобразный манифест против патриархального мира – на защиту возрождаемого в "шпионский" способ матриархата. И все преступления главной героини, все ее шпионаж и вообще любые действия в пользу того или иного государства – это всего лишь распространение сплетен в салонах высшего света, где она вращалась.

И все ее "шпионское" мастерство в интерпретации автора – это преобразование бабьих сплетен на "секреты" и "государственные тайны", которые Мата Хари распространяла ради мужского внимания, власти и денег. И так же, как все, кто обвинял ее во всех "шпионских" грехах, в конце концов наказав на смерть, прекрасно знали, что ничего нового она не рассказывает. Собственно, как сам автор романа, который лишь напомнил нам историю женщины, которая добивалась (и добилась) внимания в весьма изысканный способ.

Николас Спаркс. Блокнот. – Х.: Виват, 2016

...Что и говорить, картинку рисовать автор этого романа умеет. А это же главное, чтобы у современного читателя сразу образ вырисовался, пейзаж сложился, ситуация выстроилась. Поэтому представьте себе старика, который, как Клинт Иствуд в "Гран Торино", сидит у окна, затуманенного "дыханием почти потухшего жизни". Шарф, который связала дочь на его день рождения тридцать лет назад, не греет душу, ибо наш герой не может согреться от времени, "когда Джордж Буш был президентом", а медсестры за спиной в доме престарелых знай себе сплетничают.

И оговорка в начале повествования не зря – любые совпадения с реальной жизнью случайны, а имена, герои и события – плод авторского воображения, потому что такое мало с кем может произойти. А именно – чтение старой записной книжки, которая возвращает всем именам, героям и событиям неожиданную силу, творя из будней старого настоящее чудо, а из нашего чтения чужой судьбы - Книгу жизни прошлых поколений.

Конечно, это о любви. Понятное дело, что романтики назовут эту историю драмой, а циники - трагедией. Предвидя это, герой не жалуется, осознавая, что мог бы нам на потеху "наполнить жалобами и цирковой шатер", а пытается вернуться, да и нас вернуть к тому самому месту, но много лет назад. Когда шарфы еще грели, президентам верили, а созерцание мира с веранды в октябре 1946 года не было таким тоскним и достойным ностальгической экранизации, как в случае с "записной книжкой" Николаса Спаркса.

Маргарита Хемлин. Дознаватель. – Х.: Фабула, 2016

Актуален этот роман для нашего времени не только потому, что он страшный и в то же время безумно интересный. Просто написала его украинка из Чернигова, будучи в статусе звезды новой московской журналистики 1990-х и знаковым персонажем из легендарной полосы искусств в газете "Сегодня". И свой роман она так же компонует, словно увлекательную историю эпохи. И прежде всего как остросюжетное кино. Что, добавим, свойственно ее постмодернистскому поколению, в котором, например, герой романа еще одной звезды того времени, Вячеслава Курицына зарабатывает на жизнь тем, что "танцует кино".

Во времена, описанные в "Дознавателе" Хэмлин кино обычно было героическое. "Чапаев", "Александр Невский"... А сама она, кстати, работала еще и на телевидении. Возможно, именно поэтому ее роман-детектив, боевик, в целом жанрово-мистическая картина серой советской действительности послевоенного образца. Таким образом, в своем произведении исторически правдивом и авторски субъективном Хэмлин одновременно (и очень удачно) соединяет стилистику современного кинематографа в духе фильма "Видок" с Жераром Депардье и сериала "Ликвидация" с Владимиром Машковым и исторически-местечковую модальность одесской прозы в стиле Исаака Бабеля.

Иногда бывает трудно различить по местному, "южному" наречию героя упомянутого сериала Давида Марковича Гоцмана и героя романа Хэмлин сотрудника милиции Михаила Ивановича Цупкого. Возле которого, обратим внимание, и в кино, и в романе, и в жизни обязательно стоит местный, обычно малороссийский начальник. Какой-нибудь Свириденко Максим Прокопович, как у Хэмлина, или чисто "гоголевский" персонаж, начальник милиции с буденовскими усами Андрей Остапович Омелянчук в "Ликвидации".