Война и личный опыт

Один мой давний приятель перестал мне писать, после того, как я сделала ему замечание, что осуждать любое убийство сейчас может только тот, кто пожил хотя бы чуть-чуть после 24 февраля в Украине. Война застала того человека на работе за границей и он не вернется в Украину, пока все не закончится. Я ничего такого не имела в виду. Этому мужчине за 50, в свое время он откосил от армии, постоянно жертвует на ВСУ, волонтерит. Но в Украине осталась его мать, а сестра лишилась жилья в Буче. Я тоже была пацифисткой, конечно, и считала, что забирать чужую жизнь недопустимо. Пока не расстреляли на Майдане Небесную Сотню с деревянными щитами. Я каждый раз вспоминаю "минус кармы", когда оказываюсь в центре Львова и застаю отъезжающий от Гарнизонного храма похоронный кортеж, который останавливается напротив Ратуши, где с ним прощается старший человек в красной мантии. Каждый день. Я видела, как он вытирает слезы, несмотря на то, что мог бы привыкнуть. Из Польши или Чехии слез не видно. И соболезнования от украинцев, которые боятся потерять работу и наблюдают за войной онлайн, я не могу принять. Я их не осуждаю – они не из моего лагеря.

Я тоже была пацифисткой, конечно, и считала, что забирать чужую жизнь недопустимо. Пока не расстреляли на Майдане Небесную Сотню с деревянными щитами

На всех украинских кладбищах, вероятно, не осталось такого села, где бы не было видно флагов. Они обозначают могилы тех, кто погиб, защищая Украину. Их становится все больше. А я радуюсь смертям оккупантов – чем больше, тем лучше. Как ростовщик сундуком с деньгами. Мне безразлично, что их дети остались сиротами, потому что эти изверги убивают и насилуют украинских детей. Это тоже новый опыт, потому что раньше я считала, что дети не отвечают за родителей.

Читайте также: Будьте готовы, всегда готовы

Я выбросила на помойку всех российских классиков, хотя раньше не могла себе представить, что так можно. И диссидентов тоже, потому что все они, будь живы, были бы не нашей стороне. Пусть гниют в контейнере, они даже не стоят, чтобы пойти на переработку.

Вопрос "Как ты?" из-за границы меня напрягает. Со только что обстрелянной рашистами территории – приносит облегчение. Значит, живые. Когда-то в детской книге я написала о кроте, откопавшем голубой сияющий камень и очень встревожился, потому что его там не должно было быть. Когда ему советовали об этом забыть, он качал головой: "Ты не можешь меня понять, потому что этого не пережил." Так вот, война – это то, чего не должно быть, но оно есть. И от осознания этого небеса не падают на землю. Ты учишься жить со страхом, борешься с паническими атаками, проклинаешь врага и готова присоединиться даже к черной мессе, лишь бы уничтожить врага.

Война – это то, чего не должно быть, но оно есть. И от осознания этого небеса не падают на землю. Ты учишься жить со страхом, борешься с паническими атаками, проклинаешь врага и готова присоединиться даже к черной мессе, лишь бы уничтожить врага

Читайте также: "Я воюю книгами"

Мне не нужно знать всю правду. Она должна быть дозирована. Иногда хочется, чтобы тебя взяли на ручки и нашептали на ушко, что война закончится скоро, нужно еще немного потерпеть. Это позволяет отдохнуть и не думать, что там, где ты живешь, нет укрытия. Я бы не выдержала несколько часов сидеть в коридоре, реагировать на каждую воздушную тревогу, да и тревожного рюкзака у меня нет. Мои приоритеты полностью изменились. Когда-то я представляла, что возьму с собой, если придется убегать от войны. Теперь поняла, что мне не хочется вообще ничего брать, чтобы прожить еще какое-то время. И это не чувство обреченности. Это что-то другое – когда у тебя вообще нет ничего, ты становишься невидимой, и у тебя ничего, кроме жизни уже нельзя унести. А в такой жизни ничего ценного нет. Когда-то я читала о группе сомалийских подростков, которые сбросили с себя одежду и так шли через всю страну, потому что даже за одежду могли убить.

Я видела, как возвращаясь из-за границы наши беженцы становились более спокойными. Они быстро привыкали к сиренам, отключениям света, комендантскому часу, и в их глазах постепенно угасало чувство вины. Можно сказать, что они заново открывали для себя Родину

Я видела, как возвращаясь из-за границы наши беженцы становились более спокойными. Они быстро привыкали к сиренам, отключениям света, комендантскому часу, и в их глазах постепенно угасало чувство вины. Можно сказать, что они вновь открывали для себя Родину. Осознание того, что они теперь с ней одно целое, даровало им энергию и радость.

Читайте также: Врач и убийца

Война научила нас не говорить лишнего, не распространять панику, не откладывать ничего на потом, потому что "потом" может не быть. То есть приучила к самоконтролю и дисциплине. Мне казалось, что стоит вести дневник и записывать свои ощущения, но через несколько дней я поняла, что это травматичнее, чем не писать вовсе. Когда-то меня удивляло, почему во Вторую мировую люди не вели дневников, а потом не писали воспоминаний. Ветераны ничего не рассказывали, даже когда уже было можно. Очевидно, это одно из проявлений посттравматического синдрома.

Мой знакомый признался, что когда началось полномасштабное вторжение, он почувствовал облегчение, словно прорвался гнойник. Ибо ожидание войны страшнее самой войны. К войне привыкаешь и считаешь дни. Каждый день приближается к ее окончанию, то есть к победе.

Войну легче пережить, когда ты сам, потому что окружающие тебя люди, как зеркала. Ты боишься увидеть в них себя усталую, испуганную, как будто не чувствуешь ни усталости, ни страха, только избыток адреналина

Читайте также: Отречение

Войну легче пережить, когда ты сам, потому что окружающие тебя люди, как зеркала. Ты боишься увидеть в них себя уставшую, испуганную, хоть вроде бы не чувствуешь ни усталости, ни страха, только избыток адреналина.

В этой войне нет тыла. Ракета может достать тебя повсюду. А где не получит ракета, там найдут тебя предатели, которые затаились в каждом селе и каждом городе. Их готовили многие годы. Гауляйтеров и коллаборантов. Поэтому хуже всего, что может ожидать украинцев, это оккупация. Ад – это не поле боя, это – оккупация.

"Ты это не пережил, тебе этого не понять". Наверное, это основной опыт войны, который еще долго будет разделять людей. Не для того, чтобы кого-то унизить, осудить, а для того, чтобы предпочесть общение с теми, кто способен тебя понять.

Специально для Еспресо.

Об авторе: Галина Пагутяк, писательница, лауреат Национальной премии имени Тараса Шевченко.

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.