В шаге от "китайского мира". Тайное оружие Запада

Профессиональные историки восприняли заявления Мензиса с огромным скепсисом и сдерживаемыми улыбками. Но автора доклада это не остановило. Он пошел дальше и стал убеждать, что китайцы опередили европейцев в открытии еще двух материков – Австралии и Антарктиды. Единственный континент, до которого прославленный флотоводец так и не доплыл, с грустью признавал влюбленный в его победы Мензис, – это Европа. И подытожил: если бы Чжэна Хэ не остановили, "властелинами мира стали бы китайцы, а не европейцы".

Книга Гэвина Мензиса, вышедшая в том же 2002 году

Нетрудно понять, с каким вдохновением выступление Мензиса восприняли в Поднебесной. Ведь китайцы не первое десятилетие напоминают миру о своем "несправедливо забытом" первооткрывателе. Хотя с тем, что путешествия Чжэна Хэ для того времени были действительно грандиозными событиями – и по размерам собранного им флота, и по дальности маршрутов, – соглашаются даже признанные специалисты. Да и какие, собственно, сомнения могут быть в том, что он доплывал, скажем, до Африки, если об этом свидетельствуют подарки от местных владык, которые Чжэн Хэ привозил домой, в том числе живой жираф? Даже если Мензис с энтузиазмом неофита просто приписал китайцам путешествия в Атлантике, то в Индийском океане в это время они действительно господствовали – вполне возможно, их контроль за тамошней торговлей был даже жестче португальского в следующем столетии.

Жираф, привезенный в Китай экспедицией Чжэна Хэ

Памятник Чжэну Хэ в Малакке. Фото автора

Экономическая мощь Китая в правление первых императоров из династии Мин тоже не подлежит сомнению. В конце концов даже по количеству жителей он тогда превышал население всей тогдашней Европы. А в производстве товаров разрыв в китайскую пользу был еще больше – и сохранялся вплоть до того времени, когда на Западе началась промышленная революция. До появления же фабрик именно Европа нуждалась в восточных товарах, отдавая за них дефицитное золото и серебро, а не наоборот. В отличие от американских или африканских туземцев войско Поднебесной было хорошо вооружено, в том числе и огнестрельным оружием – последнее изобрели именно в Китае и лишь впоследствии его позаимствовали европейцы. Если было нужно, тот же Чжэн Хэ не стеснялся доказывать свое военное преимущество силой – как это произошло, например, на Шри-Ланке. Так почему бы не признать, что в XV веке мир действительно был в шаге от утверждения на всей планете "китайского мира"?

Флотилия Чжэна Хэ. Реконструкция музея мореплавателя в Малакке. Фото автора

Но ведь не зря говорят, что история не знает сослагательного наклонения. Можно, конечно, спорить по поводу того, мог ли мир пятьсот лет назад последовать за Поднебесной, но мы знаем точно: он в конце концов пошел другим путем. Шестнадцатое, да и последующие три столетия остались за Европой, двадцатое – за Соединенными Штатами, то есть опять же за Западом. И только теперь Пекин пытается соперничать с ним – и не на равных. Так что же произошло в момент, когда, казалось, Китай находился на пике своего могущества и влияния?

Обычно историки просто констатируют, что после невероятных успехов Чжэна Хэ практика заморских экспедиций неожиданно и внезапно была прекращена императорским предписанием. Объясняют распоряжение тем, что в борьбе за власть и влияние на властителя победили чиновники, связанные с крупными землевладельцами, источники обогащения которых находились в самом Китае, а не за его пределами. Они возмущались "расточительством" и жаловалась, что дальние морские походы опустошали казну и при этом никак не окупались - ценные подарки "растворялись" среди придворных, а признание политического превосходства Китая обладателями дальних стран было в основном церемониальным. Конечно, у жалобщиков был и личный интерес – они ведь надеялись найти государственным деньгам "лучшее применение".

Император Чжу Чжанцзи, приказавший прекратить заморские экспедиции

Патриотически настроенные китайские исследователи не устают хулить минских власть имущих за жадность и недальновидность - особенно заметную, по их убеждению, на фоне тогдашних европейцев. Но в то же время сами демонстрируют такую же удивительную близорукость – будто не замечая самую существенную разницу между "двумя мирами" XV века. Состоявшая вовсе не в том, что западные монархи интересовались морскими экспедициями, а китайские сановники – собственными карманами. Мытарства того же Колумба свидетельствуют, что ни в Испании, ни в соседних европейских странах владыки не проявляли существенного интереса к его проекту, а когда королева Изабелла таки смилостивилась над просителем - деньги на путешествие мореплавателю пришлось искать самому.

Именно в этот момент и проявилось главное отличие между Европой и минским Китаем – большинство тогдашних европейских экспедиций финансировали не государства, а частные лица и корпорации. И Америку завоевывали, и морской путь в Индию открывали за деньги итальянских и германских банков. А сами путешествия и захватнические походы были инициативой прежде всего их вожаков. Эрнан Кортес, скажем, отправился захватывать Мексику вообще вопреки распоряжению испанских властей. Зато Чжэн Хэ в свои путешествия отплывал по указанию императора и за государственный счет, а как только указания изменились – покорно отправился "на пенсию".

Эрнан Кортес у Теночтитлана (современного Мехико)

Это не значит, что частной инициативы или предпринимательского духа в Поднебесной не было. Напротив - именно при династии Мин происходил чрезвычайный подъем китайской экономики и торговли и внутри страны и за ее пределами, где после путешествий Чжэна Хэ появились многочисленные китайские общины. Но предпринимательство в Китае всегда оставалось униженным и подчиненным бюрократии – по крайней мере там, где государство присутствовало. Исключением стали разве что последние десятилетия существования империи Мин, когда она была уже разрушена, так что даже борьбу с захватчиками ее подданные вынуждены были в конце концов взять в свои руки. Но даже такая, вполне патриотическая частная инициатива воспринималась как "нарушение правил" и приравнивалась новыми владыками Поднебесной к разбойничеству – с молчаливого согласия многих китайцев. Ценность иерархии в общественном сознании оставалась выше веса личных усилий.

Чжена Ченгуна, возглавившего сопротивление манжурским захватчикам в XVII веке, до сих пор называют пиратом

Между тем, на Западе личная инициатива не просто поощрялась. Интерес европейских государств, конечно, не отказывавшихся от заморских владений и получавших от их грабежа немалую долю, сочетался с частным интересом. Но это в значительной степени был интерес колонизатора и изыскателя, но в то же время - интерес переселенца, который осваивал и преобразовывал новые земли под флагом метрополии. В то время как для того же Чжэна Хэ достаточно было признания местными властями превосходства императора из династии Мин и добросовестного исполнения ими распоряжений из Пекина. Даже появление китайской диаспоры было лишь побочным, но совсем необязательным следствием его путешествий. Конечно, и у китайской знати были свои интересы – но они, как мы уже видели, были устремлены внутрь самой Поднебесной. Или же сосредотачивались на отношениях с "северными варварами" - вполне реальной угрозой существованию Китая. А такая потрясающая по форме экспансия флотов осталась в реальности странной "прихотью сына неба".

Васко да Гама перед заморином Каликута

Конечно, ни один конкистадор не мог рассчитывать на ресурсы, сопоставимые с ресурсами, которые китайский император мог предоставить китайскому флотоводцу. Собственно, и любое европейское государство на фоне империи Мин, если уж честно, выглядело лилипутом. К тому же эти "лилипуты" постоянно спорили и воевали между собой. С точки зрения тогдашних китайцев это демонстрировало слабость Запада. Как ни странно, но с этим, наверное, согласились бы и тогдашние европейцы. Но современный исследователь может увидеть в этом скорее преимущество – знает результат. Конкурентное соревнование между государствами на самом деле делало их более сильными и приспособленными к внешним обстоятельствам, а еще -  стимулировало жажду экспансии и расширения, которую не мог остановить ни один императорский указ.

При этом политическая конкуренция в Европе дополнялась "идейной". Ведь именно в эпоху Великих географических открытий здесь началась Реформация, а затем – Контрреформация. И религиозные войны не сводились к физическому уничтожению соперников (хотя и этого хватало). В своей основе это была борьба за свободу убеждений и за свободу слова, когда вчерашний монах мог заявить в глаза императору, что "стоит на своем, и не может иначе" – и не погибнуть, а победить. И речь шла не только о личных свободах. Эта борьба так или иначе утверждала в общественном сознании вес рациональных аргументов, стимулировала – не в столь отдаленной перспективе – развитие научной мысли.

Мартин Лютер на Вормском рейхстаге

Европейская наука не только научилась использовать китайские изобретения – порох, компас, книгопечатание, – но и продуцировала в дальнейшем новые, вполне практические знания и технологии. Конечно, пылали костры инквизиции и ее протестантских "коллег", распространялись запреты на книги, но казней ученых, обвиненных в том, что они "прогневили небо", позволив себе иметь личное мнение, которые практиковали в минском Китае, не было. В Европе университеты сохраняли незаурядную автономию, в них учили вести дискуссии и получать знания, а не просто готовили чиновников к экзаменам по не менявшимся столетиями правилам.

Экзамены государственных чиновников в Китае

Наконец, на Западе конкуренция продолжалась не только между государствами и конфессиями, но и между уже упомянутыми корпорациями и даже отдельными лицами. Франсиско Писарро действительно просто завидовал Кортесу – и отправился завоевывать империю инков. Французский король отказался "делиться долей наследства прародителя Адама" с императором – и позволил "своим" пиратам грабить корабли с краденым испанцами американским золотом и серебром. Голландская Ост-Индская компания выбивала португальские гарнизоны с островов пряностей и устраивала резню соперников из такой же Ост-Индской компании, но британской. Даже война Нидерландов за независимость была прежде всего бунтом местных торговцев против испанских налоговиков.

Морское сражение между голландцами и испанцами

Для подданных китайских императоров события в Европе и вокруг выглядели как некая непонятная и в то же время ужасная вакханалия, триумф бесконечного кровавого беспорядка, которому необходимо было положить конец – и как можно быстрее. Пусть ценой "восстановления гармонии" станет тотальное закрытие своей страны от "несовершенного" окружения. И в этом заключалось еще одно поразительное отличие между тогдашним Западом и Востоком – именно в то время как Европа открывала для себя мир и открывалась сама, Китай все больше самоизолировался. Собственно, это была вполне понятная и логичная реакция иерархической, сосредоточенной на себе и устремленной в традиционное прошлое системы, которой изначально была империя Мин. Но ее последствия на самом деле так же были неотвратимыми.

Макао – первая европейская колония на территории Китая. Основана через столетие после путешествий Чжэна Хэ

Конечно, у исследователей есть право считать, что в XV веке Западу просто повезло. Ибо удачно совпали обстоятельства и время. У тогдашних китайских императоров действительно было достаточно всего, чего тогда (и не только тогда) так не хватало европейским монархам, – многочисленных дисциплинированных подданных, природных ресурсов, денег, земель, войска… Чисто статистически этого действительно могло хватить для установления "китайского мира" – если бы Поднебесная решила этим воспользоваться. Но так же очевидно, что и у Запада было то, чем гордится до сих пор, – мощная частная инициатива, опирающаяся на личный интерес, опыт конкуренции в неблагоприятных условиях и признание личной свободы. Собственно, это и было "тайное оружие", которое позволило Европе в конце концов победить. Независимо даже от ответа на вопрос, чьи корабли первыми достигли Америки, Австралии или Антарктиды.