Прилетела ласточка

Пожалуй, ни на одной из моих предыдущих презентаций не было так много молодежи, как здесь. Слушают они чудесно – внимательно и вдумчиво, хорошо реагируют на юмор. С такой доброжелательной аудиторией можно общаться, не уставая, часами.

Тоненькая, как свеча, девочка поднимается среди слушателей:

– В одном из своих текстов вы рассказали, как когда-то с друзьями праздновали будущий день украинской независимости. Трое вдохновенных юношей среди непроглядного мрака советской тоталитарной ночи. Что было наиболее неприемлемым для вас в тогдашнем строе? Что вызвало ваш протест и негодование? Как вы собирались бороться с мощной репрессивной машиной коммунистических властей?

Конечно, я помню этот свой текст, опубликованный на страницах "Еспресо". О том, как мы верили, что Украине – быть, но лет через пятьдесят, потому что слишком мощный еще Советский Союз, слишком безальтернативная коммунистическая партия и ее вездесущий КГБ, потому что наш тогдашний народ слишком забитый и запуганный пропагандой, обескровленный репрессиями и Голодомором …

Читайте также: Поэт и война

И ночь ту хорошо помню, и непроглядную тьму за окнами. Самым тяжелым и самым неприемлемым, девочка, было чувство ловушки, тотального безысходности, того, что мы не сможем вырваться из этого капкана до смерти. Что другие, более счастливые люди, наши ровесники, которым повезло родиться по ту сторону железного занавеса, смогут полностью реализовать свои таланты и дарования, понаписав гениальные стихи и романы, создав всемирно известные рок-группы, и песни, которые будет знать и петь. и быть собой, а мы – нет. Что нам придется всю жизнь тащить на себе неизлечимый первородный грех рождения в бесчеловечной системе, в Матрице, для которой мы изначально были виновны во всем, были преступниками, достойными наказания и беспощадной эксплуатации, а еще лучше – казни.

Самым тяжелым и неприемлемым было чувство ловушки, тотального безысходности, того, что мы не сможем вырваться из этого капкана до смерти. Что другие, более счастливые люди, наши ровесники, которым повезло родиться по ту сторону железного занавеса, смогут полностью реализовать свои таланты и дарования, понаписав гениальные стихи и романы, создав всемирно известные рок-группы, и песни, которые будет знать и петь. и быть собой, а мы – нет.

Это адское чувство тесноты и безысходности повторилось как жуткое дежавю в прошлом году, в начале оккупации, когда я внезапно оказался отрезан от белого и свободного мира, когда по улицам моего города беспрепятственно мотались российские танковые колонны, когда мы все в один момент снова оказались в темноте, — потому что русские обязательно приносят с собой мрак – и мы все как один снова стали виновными. В том, что говорим по-украински. В том, что на этом языке мы пишем книги и поем песни. В том, что мы дышим без их разрешения. В том, что мы вообще осмелились быть, мы украинский народ.

Читайте также: Война как пост

…Великолепный фильм "Щедрик" недавно вышел на экраны нашей страны. Нам с женой удалось его посмотреть, несмотря на частые воздушные тревоги и длительные отключения электричества. Блестящая режиссерская работа, оригинальный сценарий, неповторимая игра украинских и польских актеров, в том числе детей и Яны Королевой, исполняющей роль украинской учительницы пения. Ясно, что это не голливудский блокбастер, что фильм, очевидно, вынуждено снятый крайне лаконичными выразительными средствами, в результате чего он больше напоминает спектакль; но, может, именно это и придает ему глубины, завораживает, заставляя к концу сеанса забыть чашу с попкорном. В город Станислав по очереди приходят советские, затем немецкие, затем снова советские войска. Меняются флаги с пятиконечными звездами и фашистскими свастиками. Бесследно исчезают мирные жители – поляки, евреи, украинцы. Одни из них появятся впоследствии, вернувшись больными и искалеченными из сталинских или гитлеровских концлагерей; другие же не вернутся никогда, как расстрелянный фашистами мужчина учительницы или ее соседи-евреи, чьих детей она самоотверженно, рискуя жизнью, продолжает ухаживать.

– Я учила детей петь, – отвечает во время допроса советскому палачу учительница. – Преимущественно украинских народных песен.

Палач поднимается из-за стола, потягивается, умышленно спокойно прогуливается по кабинету-застенку, и, насмешливо улыбаясь, наклоняется над учительницей.

– А что, разве есть такой народ – украинский?

Перед моими глазами проходит множество отвратительных и опасных персонажей, ни для одного из которых не был нужен ни мой язык, ни свобода, ни Украина, ни одна другая из высших ценностей. Они до сих пор продолжают петь тот ненавистный гимн, лишь немного переделав его слова

Читайте также: Украинское хюге

Я слышу отвратительный запах табачного перегара и его гнилых зубов. Именно так воняло из пасти у моего классного руководителя, когда он, подняв класс по стойке "смирно", заставлял нас петь гимн Советского Союза, и сам громко ревел его под аккомпанемент пластинки. Перед моими глазами, девочка, проходит множество отвратительных и опасных персонажей, ни для одного из которых не был нужен ни мой язык, ни свобода, ни Украина, ни одна другая из высших ценностей. Они до сих пор продолжают петь тот ненавистный гимн, только немного переделав его слова.

Но я тоже учил петь детей. Я сочинял им хорошие стихи и песни, настойчиво повторяя, как хор из пинкфлойдовской "Стены": "Учитель, оставь этих детей в покое!" Я больше всего хотел, чтобы выбыли свободными. И вот теперь, глядя на вас, свою аудиторию, я понимаю, что мы все-таки победили. Что эти юноши и девушки, похожие на легких ласточек из "Щедрика" Леонтовича самими собой свидетельствуют: мы – есть, мрак каждой, пусть самой продолжительной и жестокой зимы рано или поздно заканчивается, мы – есть, и на этот раз мы никому не сдадимся, выстоим.

Специально для Еспрессо

Об авторе. Константин Москалец, писатель

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.