Об "асвобадетелях" - бывших и нынешних

23 года назад я приехала в этот город учиться (да, я не львовянка, как думает много моих знакомых, а родом из маленького городка Ходоров Львовской области). Бабушка моя была категорически против общежития, поэтому мы стали искать комнату в квартире с хозяйкой (снимать отдельное жилье - это было очень дорого). Конечно, искали так, чтобы ближе к университету Франко, то есть это должен был быть центр Львова.

Мы осмотрели с добрый десяток, а то и два квартир. Старинные подъезды с лепниной на потолке, поврежденой, но все еще изысканной плиткой под ногами и безобразными, по-советски в темно-зеленый или темно-синий цвет выкрашенными масляной краской, панелями. В дома вели красивые деревянные двери. Над ними высились резные портики. Но они тоже были покрыты гадкой рыжей или коричневой краской (странная советская эстетика, чтобы все было цвета говна). Даже несмотря на это, дверь завораживала, пока их не открывала очередная моя потенциальная хозяйка квартиры.

"Асвабадителями" во Львове и на Галичине называли советы, которые пришли сюда якобы освобождать галичан и нести им "доброе и светлое будущее в Советском союзе". Галичане считали это действительно оккупацией - так же, как свое пребывание в Союзе называют жители Литвы, Латвии или Эстонии.

Куда бы мы с бабушкой не приходили за объявлениями – повсюду нам "отвечали по-русски". Не потому, что Львов был русскоязычным. А потому, что в центре Львова в большинстве своем жили русскоязычные. Это были либо "асвабадители", либо уже их потомки. "Асвабадителями" во Львове и на Галичине называли советов, которые пришли сюда якобы освобождать галичан и нести им "доброе и светлое будущее в Советском союзе". Галичане считали это действительно оккупацией - так же, как свое пребывание в Союзе называют жители Литвы, Латвии или Эстонии. Поэтому во Львове все акции на Девятое мая под советскими вечными огнями или памятниками солдатам были немногочисленными, более того всегда под угрозой срыва. Поэтому во Львове все эти рудименты совка убрали как можно скорее.

Читайте также: Время, когда мы живем в учебнике по истории

Потому что "асвабадители" разве "асвобаждали" львовян (и поляков, и украинцев) от их квартир в центре Львова (и так было и в других галицких городах), от их семейных драгоценностей, которые они могли бы передать потомкам, от украинского языка и традиций, от близких и родных, от жизни. Они получали здесь все, а местные вместо этого получали места в лагерях - в лучшем случае. Почти в каждой галицкой семье есть истории о том, что "моего дедушку вывезли в Сибирь", "мою бабушку пытали и насиловали", "я не знаю своей настоящей фамилии, потому что дед был священником, скрывался от советов, так и не знаем, что с ним произошло", "мой дядя умер в товарняке, когда его высылали в Казахстан", "моего брата нашли с простреленной головой в подвале, где был застенок НКВД".

Такие застенки в начале 90-х начали обнаруживать почти в каждом городе, городке или селе Галиции. Мой родной Ходоров – не исключение. Я уже как-то писала о том, как уже при Независимости в ходоровском отделении почты решили провести ремонт, залезли в подвал и наткнулись там на замурованную дверь. А когда кладку разобрали, то нашли человеческие останки – с теми же простреленными затылками, с руками, скрученными колючей проволокой, с переломанными конечностями. Во Львове, к слову, кроме кафе и ресторанов, можно как-то пойти на экскурсию в Тюрьму на Лонцкого и послушать, как за 5 дней в 1941 только в этой тюрьме советы убили почти 1700 человек. Это была в основном интеллигенция: чьи-то братья, дяди, дедушки, сестры, жены, дочери, несогласные или неугодные советскому режиму.

Во Львове, к слову, кроме кафе и ресторанов, можно как-то пойти на экскурсию в Тюрьму на Лонцкого и послушать, как за 5 дней в 1941 только в этой тюрьме советы убили почти 1700 человек. Это была в основном интеллигенция: чьи-то братья, дяди, дедушки, сестры, жены, дочери, несогласные или неугодные советскому режиму

Читайте также: "Я воюю книгами"

Этих историй много. И все они как две капли воды похожи на те, которые мы сейчас слышим из Бучи, Мариуполя, Херсона, Харьковщины, Донбасса. И все эти истории сперва втихую, а когда наступила Независимость, то вслух пересказывались в галицких семьях. Я тоже их слышала от своего дедушки, от бабушки, от их братьев и сестер. Эти истории доставались из памяти, как сине-желтые флаги, которые вдруг вытаскивали на свет Божий где-то из уголков шкафов с двойным дном. А еще они рассказывали о своем детстве без советов, как бабушка, будучи учительницей украинского языка, не могла пойти в церковь, как на ее уроках могли быть "слушатели", как кто-то писал доносы, как следили за дедовой деятельностью на должности директора Дворца пионеров, чтобы все было "согласно-соответственно", как Партия скажет, "с Новым годом и никакого Рождества!". В нашей семье не было пиетета перед советским кинематографом, оливье, великой русской литературой. Как только наступила Независимость, бабушка повела меня в Народный дом смотреть документальную ленту о Голодоморе, который к нам привезли, очевидно, диаспоряне. Страшные кадры опухших детей и худых, как щепки, взрослых мужчин и женщин. Мы тогда долго обсуждали его. Все мои предки с Запада страны, поэтому никого из нас не коснулось это страшное массовое убийство, устроенное советской тоталитарной машиной, но Голодомор – это нечто, что тебе болит, как свое. Ибо это и есть твое, потому что это было с твоей страной, с твоими людьми. Ребенком меня брали на все веча. Помню, как Чорновил, родом из Черкасщины, с громкоговорителем выступал на центральной ходоровской площади и как его принимали. Как своего, а не того, кто из Центральной Украины. Семейные истории, веча, прочитанные благодаря бабушке произведения Уласа Самчука, Ивана Багряного, Василия Барки, которые были в Союзе запрещены, - из-за всего этого, пожалуй, я такая "упорота", "нацичка", "наша украиночка", как мне иногда якобы в шутку говорили мои коллеги, с которыми работала в Киеве.

Все мои предки с Запада страны, поэтому никого из нас не коснулось это страшное массовое убийство, устроенное советской тоталитарной машиной, но Голодомор – это нечто, что тебе болит, как свое. Ибо это и есть твое, потому что это с твоей страной было, с твоими людьми

Советскому союзу не удалось убедить здешний народ, что он, как Прометей, принес им свет. К счастью, совок был здесь меньше, чем полвека. К счастью, здесь не было Российской империи, которая столетиями внушала в головы украинцам, что они малороссы, и языка у них никакого нет, "разве что-то какое-то непонятное наречие". Русский язык для таких, как я, росших на рассказах своих бабушек и дедушек, своих прабабушек и прадедусов, – это не просто язык России, не просто язык из совка. Это язык тех, кто убивал, кто отнимал будущее, кто отнимал у тебя твою же страну. И продолжает это делать. И потому слышно его сейчас особенно больно. Невыносимо. Значительно невыносимее, чем как это было до 24 февраля.

Читайте также: В этом году свеча памяти - особая. Она не дает сломаться нам, как того стремится Путин

Кстати, квартиру мы тогда с бабушкой нашли. Окно моей съемной комнаты выходило на проспект Шевченко – сам центр. Владелица – тетя Люда. Собственно, не "цьоця", как говорят на Галичине. А тетя. Кажется, она была русской по происхождению. Хоть и пенсионерка, но модно одевалась и неплохо выглядела. Ее муж тоже был на пенсии. Работал в СБУ, хотя, если подумать логически, то большая часть его карьеры приходилась на тот период, когда эта структура называлась по-другому – КГБ. Несмотря на то, что тетя Люда и ее муж были пенсионерами, они относительно неплохо жили, иногда ездили отдыхать за границу. Сын их, по рассказам тети Люди, жил в Канаде. К нему они тоже как-то ездили. Квартира у тети Люди была странной, как и большинство квартир в центре Львова. С подъезда ты заходил на кухню, а из кухни было две двери: одна вела в просторную гостиную, другая - в ванную и туалет. Из гостиной можно было зайти в спальню тети Люди. Из туалета был вход собственно в ту комнату, которую снимала я с еще одной студенткой. Между нашей комнатой и комнатой тети Люди тоже были двери, но они, разумеется, были наглухо закрыты. Но при желании квартиру можно было обойти по кругу. А все потому, что жилье тети Люди до того, как она туда заселилась, было действительно частью большей квартиры, которая когда-то принадлежала, ну, например, профессору консерватории, которая расположена совсем рядом. Что произошло с владельцем этих квадратных метров – тетя Люда не рассказывала. Думаю, этот вопрос ее не беспокоил. Но теперь понимаю, что старинная софа, на которой я спала и которая не походила по стилю на остальную мебель, скорее всего досталась тете Люде вместе с квартирой.

Читайте также: Мы боремся за необратимость

За последний год я не раз проходила мимо того же "моего" студенческого окна. Не знаю, что там сейчас. В основном в квартирах "асвабадителей" в центре Львова сейчас офисы, апартаменты, хостелы. Редко где живут их потомки. За совка все двери перед ними были открыты. Они имели квартиры, машины, деньги, должности и Dolce Vita. Сейчас, как правило, доживают, спившись. Не так давно на том же проспекте Шевченко стала свидетельницей драки: нетрезвый заросший и грязный бездомный сцепился с такой же нетрезвой ободраной женщиной. Холод страшный, а она – только в халате и ночнушке. Я начала на него кричать, мол, зачем бьешь женщину. Но та, едва шевеля языком, прикрикнула "Да! Зачем?!" Конечно, это не была моя тетя Люда. Скорее всего, она продала свою квартиру за хорошие деньги и переехала к сыну в Канаду. Но знаете, когда я услышала вот это русское "зачем?!" - мгновенно перед глазами предстала картина, как родители этой беззубой обшарпанной жительницы львовского центра, партийные деятели, приезжают жить во Львов, и им выдают просторную с высокими потолками квартиру, из которой только что в Сибирь или на расстрел вывезли ее владельцев. Это "зачем" было холодным душем.

Во Львов, в частности, или на Галицию в целом так часто и обильно бомбы не летят. К счастью. Но это не значит, что здесь люди не на войне, которая началась в 2014-м, что они тоже не теряют своих родных, близких, друзей, не теряют свое жилье, свою уютную жизнь

Во Львов, в частности, или на Галицию в целом так часто и обильно бомбы не летят. К счастью. Но это не значит, что здесь люди не на войне, которая началась в 2014-м, тоже не теряют своих родных, близких, друзей, не теряют свое жилье, свою уютную жизнь. Я – родом из Львовщины. Мне – 40. Но, как и 23 года назад, я снова снимаю квартиру во Львове. Не в центре. В спальном районе. Собственница - украиноязычная украинка (это тоже, кстати, интересный момент, что в советское время украинцам в Украине находилось место разве что на окраинах - и не только в квартирном вопросе). Мой дом, как результат моей жизни, стоит в Буче, обстрелянном русскими снарядами, русскими, русским языком. Для меня все это взаимосвязано.

Читайте также: Деревья, ставшие крестами самим себе

Правда такова, что обе части страны в прошлом травмированы одним и тем же режимом – советским (читай российским). Травмированы сильно, больно. Правда такова, что этот режим продолжает нас травмировать. Сильно. больно

Я не делаю замечаний русскоязычным украинцам. Не дай Бог испытать то, что приходится переживать им. Так что за любые попытки говорить по-украински благодпрю этих украинцев, а по возможности помогаю. Не насмехаюсь над их русским так, как с моего украинского долгое время насмехались то в Киеве, то в других русифицированных городах (а с командировками за время работы корреспондентом я объездила всю Украину). Я, кажется, хорошо знаю историю Украины - ее запада и востока (прекратите, умоляю, говорить "Западная", "Восточная"!). Я сделала массу сюжетов о забытых украинских культурных деятелях, об украинских традициях, об украинских трагических страницах истории. И даже, было время, делала их по-русски. Я была соатором сценариев к нескольким документальным проектам, чтобы вернуть украинцам утраченное и умалченное. Документальный фильм о Квитке Цисык, чьи родители, к слову, спаслись от советов бегством из Львова, - "Квитка. Голос в единственном экземпляре" вышел накануне Революции Достоинства. А сериал "10 дней Независимости" о том, как Украина на протяжении последнего века боролась за эту Независимость, - за полгода до полномасштабного вторжения. Половина моей жизни прошла на Западе страны, половина - в центре. Так что я могу сказать, что немного понимаю и тех, и этих. Но сейчас я часто слышу от людей с Востока Украины, что, мол, людям с Запада их проблем не понять, вцепились в какой-то язык, будто в нем - зло.

Не знаю, мой ли рассказ хоть немного что-то прояснил. Впрочем, правда такова, что обе части страны в прошлом травмированы одним и тем же режимом – советским (читай российским). Травмированы сильно, больно. Правда такова, что этот режим продолжает нас травмировать. Сильно. Больно. Правда такова, что нам пора лучше узнать друг друга, а понимание должно работать в обе стороны!

Специально для Еспресо .

Об авторе. Леся Вакулюк, журналистка "Еспресо"

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.