Хорошая книга должна выводить читателя из зоны комфорта, - писательница Екатерина Калитко

Чтобы читатели имели возможность предварительно ознакомиться с книгами, Эспрессо.TV будет публиковать интервью с писателями и издателями. Вашему вниманию - беседа с автором книги “Земля загублених” Катериной Калитко.

Катя, у меня есть такая странная привычка – я, когда покупаю книги, то те, которые больше всего мне понравились дарю непременно кому-то из друзей и так получается, что часть из них в результате оказываются у меня в нескольких экземплярах и, таким образом, попадают к большому количеству людей. Так было с вашей первой книгой с “Мистерией”, а теперь с «Землею загублених». Книга очень соответствовала тому, что на тот момент я чувствовала. Вообще, что вы в нее вкладывали? Откуда такие образы? К тому же в книге много воды...

Во-первых, спасибо за то, что вы так живете с моими книгами, а они живут с вами – это большая честь и большая радость для меня как автора и просто человека. Что я вкладывала в «Землю загублених»? В первую очередь, хотела создать некий буфер для себя, не идеальный, но удобный для побега край, где много таких, как я, и где я буду чувствовать себя собой. И, очевидно, дать другим такую возможность метафорического убежища. Поселить там каких-то своих воображаемых друзей, людей, которым хотелось бы дать второй шанс. Такой мир, менее жестокий, чем реальный, но, в то же время, оставляющий больше других возможностей, не тех, которые тебе выделены в привычной обыденной жизни. Что касается воды, это моя любимая стихия. С одной стороны, авторский эгоизм, а с другой – что-то другое, очень синонимичное человеку, тело которого состоит из воды. И, возможно, некое бессознательное желание материнского лона, ребенка, зародыша так же находящегося все время в жидкости.

Территория «Землі загублених» находится в разных городах и странах. Привязывая к теме воды, собственно, моря. Почему Украина в книге настолько иная, настолько обтекаемая этим морем, когда его у нас, на самом деле, не так много, а часть даже отобрали?

Украина на самом деле морская держава с долгой морской традицией. Каждый школьник вспомнит запорожские походы на чайках. Даже не Крым создал Украину как морскую державу, а Причерноморье. Выход к нынешней Одесчине, Николаевщине, выход к Черному морю был именно оттуда. Территориально «Земля загублених» - это отголоски очень многих людей. Я должна была ее четко исследовать на карте. Это была бы, скажем, центральная Украина, Винничина и чуть южнее - территория Ханской Украины, земля семи имен и дальше Буджак, где кочевала Буджакова орда. Это все те территории, которые подвергались татарскому влиянию, через татар, собственно, через этот диалог с Крымом, Османские влияния, земли и порты,принимавшие корабли и пришельцев из других земель, то есть, это Украина, у которой были выходы к морю, но которая забыла свою морскую открытость.

Вы можете назвать эту книгу поиском дома? Потому что дрейф выглядит так, будто человек пытается найти свое место.

Да, безусловно. Да, это один из основных мотивов и этой и предыдущей книги. Можно сказать - линия каждой отдельно взятой жизни, это то, что человек ищет дом. Даже, если он рождается в конкретном доме, он не всегда чувствует себя комфортно. Иногда человеку везет и он сразу ныряет в русло своего рода, а кто-то чувствует себя очень отличным и всю жизнь ищет свой дом, не там, где он появился на свет. Эта книга – это такое, как бы, внутреннее посвящение.

Вы живете на две страны сейчас. В Украине и Боснии. Вы обе эти страны можете назвать домом? Чувствуете себя больше дома там или здесь?

Пожалуй, обе, потому что мне страшно родная Босния и Герцеговина. Это редкий случай, когда ты приезжаешь в Сараево, столицу Боснии и Герцеговины и чувствуешь себя так, будто ты здесь не просто дома, а как будто, ты здесь дома уже лет 300. Это феноменальное ощущение! Мне хотелось переехать туда на постоянную основу. Но я поняла, что не имею морального права оставить Украину на этом историческом периоде, потому что это, во-первых, нечестно, неблагодарно. Это моя земля и я должна разделить с ней все. А с другой стороны, мне просто так энергетически тяжело куда-то далеко.

Несмотря на все ужасы войны, которая сейчас идет, в своей книге «Земля загублених», вы говорите о войне, как о фоне. Какие моменты страшнее? Когда это фон стихает и ты не понимаешь, когда он начнется снова, когда он есть, но все начинают забывать о том, что он есть?

Думаю, когда начинают забывать. Вообще, самый страшный момент, из моего опыта – это, когда война начинается. Я, вроде, всегда внутренне знала, что мы будем воевать с Россией, но малодушно надеялась, что я этого не застану. И, когда война началась, она была совсем не такой, как я ее представляла. И, вот, собственно, этот момент начала войны, когда ты не понимаешь, кто ты на ней, как тебе действовать, что тебе делать, как тебе спасать родных, в случае необходимости, что тебе сделать для тех людей, которые стали первыми жертвами в этой кампании и прочее. Для меня это самое страшное. Ну, и забывать, безусловно, это самое опасное. На самом деле, вся человеческая история является или переживанием последствий какой-нибудь войны, или попыткой предотвратить следующую и параллельное осмысление того, что было. А рассказы следующим поколениям превращаются в легенды, песни, былины. Любая великая история народа, любой миф - все с чем я пыталась работать в этой книге, или начинается или заканчивается войной. Ну, или происходит во время войны. Это, очевидно, надо воспринимать, как некий цивилизационный код, одну из форм человеческого взаимодействия, которой невозможно избежать. И стараться оставаться людьми в этом.

Мне довелось читать один специфический отзыв на «Землю загублених». Автор объясняет, что ему понравилось, что нет. В конце ставит приговор, что книга немного не ко времени, потому что украинцы устали от грустного и надо писать о теплом и светлом, а книжка навеивает печаль. Что бы вы ответили на это?

Ну, я бы ответила прежде всего, что человек пришел немного не по адресу, теплые истории к определенному теплому напитку. На обложке стоит предупреждение, что книга не будет оптимистичной. Очевидно, если он хотел какого-то тепла и радости, то он просто не должен был ее читать. Мне кажется, что диктат позитива, который, якобы, господствует в повседневной жизни и пытается прорваться в литературу отчасти, это, во-первых, какая-то не совсем честная вещь, а, во-вторых, опять же, опасная. Человек больше всего человеческого и светлого проявляет в самых трудных жизненных ситуациях. То есть, когда ему комфортно, ему просто хорошо, он может констатировать, что ему хорошо. Когда человек, во времена величайшей тьмы, находит в себе силы и возможность помочь другим или просто проявить сильные черты своей натуры, это значит значительно больше, чем рассказаная какая-то хорошая история под кофе. Меня всегда немного раздражала такая попытка отвернуться от страшных вещей, потому что это, в частности, сыграло с нами злую шутку. Мы пытались думать, что все плохое случается не с нами и с нами не случится. Ну, вот теперь оно случилось и нужно теперь жить. Если мы хотим примириться с востоком Украины, нам нужно будет жить с людьми, которые делали ужасные вещи.

Как-то вы сказали, что лучшее, что может сделать писатель, это разбить фарфоровую куклу читателя, чтобы высвободить внутренний мир...

Писатель должен меньше думать о читателе, если он хочет действительно написать стоящую вещь. Он должен слушать то, что проявляется изнутри или взвешивать опыт других. Если у него есть что сказать, то это главный повод, главная мотивация писать. Возможно, ему повезет с читателем, возможно, нет, но это уже другой вопрос и не столь важно для хорошей литературы. Из моего читательского опыта, лучшая литература, вещи, которые оказали на меня наибольшее влияние, они всегда были травматичными. Хорошая литература всегда выводит из зоны комфорта. Как бы нам не хотелось, чтобы нас успокоили, погладили по голове и принесли нам какой-то кофе с пенкой и сказали, что мир нас не заденет, то, конечно, заденет. Самый производительный человек, когда он выходит из зоны комфорта. И хороший роман, хорошее стихотворение, хорошая новелла создадут в человеке ощущение того, что его оставили, он открыт этому миру, но в то же время, есть люди которые его понимают. То есть, если книга написана так, что я в ней вижу себя, вижу те мотивации, которыми я могла бы пользоваться в аналогичной ситуации, то это дает мне большое чувство причастности, неодиночества в мире, небесполезности каких-то своих переживаний. Это все признаки хорошей литературы для меня и боль от чтения тоже. Поэтому я тоже хотела сделать эту книгу непростой...

Как это для вас - осознавать, что очень много людей читают ваши истории и переживают их по-своему, вкладывают другие чувства? Нет ощущения того, что у вас что-то забирают, когда слишком много людей читает ваши тексты?

Да, есть безусловно. Это очень такое интимное чувство, потому что писатель на это не имеет права. Когда он пишет определенный текст, издает его тем или иным образом, когда обнародует его, то он отчуждает его от себя. И так, условно, должен отпустить и быть готовым к тому, что читательские рецепции будут абсолютно противоположны тому, что он туда закладывал. Но, с другой стороны, это такое великое благословение, великий шанс для этой литературы, когда очень много людей с разным опытом находят себя в этом. Это признак того, что было не напрасно проживать, не напрасно осмысливать, говорить так, как это сказано. Поэтому к этому надо относиться спокойно, хоть иногда бывает больно, когда сжился с каким-то героем и ты его отпустил в люди, а люди видят в нем нечто совсем другое, не то, что должно бы быть на самом деле в твоем каком-то идеальном представлении...Но так должно быть.

По материалам интервью радио “Сковорода”.