Наши хлопоты с демократией

Недавние события в парламенте заставили в очередной раз сдержать вздохи по поводу плача над демократией, которую последние решения парламента, и не только его, вроде бы поставили под прямую угрозу. Нет, не потому, что я заклятый антидемократ, хотя почти после каждого столкновения с низовой, черт бы ее побрал, демократией, я вспоминаю фразу Черчилля о пяти минутах разговора со среднестатистическим избирателем, как основной аргумент против демократии.

А потому, что у меня складывается впечатление, будто ни политики демократического спектра, ни вообще гражданское общество не осознают нескольких базовых вещей. По крайней мере, этого незаметно из их публичных высказываний и текстов.

Демократия - это часть политических традиций общества, в значительной степени зависящая от особенностей местных обычаев управления и самоуправления.

Во-первых - демократия это не сферический конь в вакууме. Это не только народовластие, как условная "технология" или организационный прием. Это также часть политических традиций общества. Студентам-историкам со второго курса внушают: условный феодализм выглядел по-одному во Франции, по-другому в Германии, а еще иначе - в Англии. И это чрезвычайно важно, ведь без осознания этой разницы потом не поймешь, почему Германия оказалась раздробленной, в Англии сформировалась конституционная монархия, а во Франции - монархия абсолютная. Сердцевина разницы - в особенностях местных политических обычаев.

Это еще более странно, поскольку в свое время мы уже столкнулись с опасностью воплощения вроде бы готовых "сферических в вакууме" предписаний. Я о Болонской системе, которая в итоге прошла долгий путь адаптации к украинским условиям и в конце концов стала еще одним ее вариантом. Как это произошло, пожалуй, во всех европейских странах.

Требования толпы - далеко не всегда "глас Божий", гораздо чаще речь идет о сиюминутных прихотях и приступах коллективных страхов. Поэтому-то должна функционировать безусловная монополия государства на легализованное насилие.

Также мы забываем, что любая, даже самая справедливая революция несет с собой элемент подрыва легитимности власти. С одной стороны, не расшатав старое, не построишь нового. С другой, власть начинает учиться слушать даже не народ, а толпу. А это далеко не всегда "глас Божий", гораздо чаще речь идет о сиюминутных прихотях и приступах коллективных страхов. Поэтому-то есть понятие "беречь народ от него самого", и должна функционировать безусловная монополия государства на легализованное насилие. Демократии в определенный момент начинает больше угрожать охлократия (власть толпы), чем тирания - во всяком случае, изнутри. И чтобы не допустить сползания в охлократию, приходится прибегать то ли к абсолютной монархии, то ли к авторитарной диктатуре. Это объективные реалии процессов, и в такой парадигме, хотим мы того или нет, вопрос в том, чей будет украинский Боливар, Вашингтон или Пилсудский? В нашем случае - все-таки украинский, или все еще креольский? И кто займет в постреволюционной Украине позиции Мюрата, Нея, Фуше, Талейрана и других. Искренне надеюсь, что оппозиция это понимает. И попутно замечу, что союзникам время от времени не помешало бы углубляться в собственную историю.

Потому что, в конце концов, это уже было в нашей истории. Мы противопоставляем Богдана Хмельницкого Яреме Вишневецкому не в последнюю очередь из-за жестоких расправ с "взбунтованным хлопством", но забываем, что Богдан Хмельницкий иногда должен был употреблять булаву по прямому назначению - приводить в чувство слишком уж буйных "казацких демократов". "Детки мои! Напейтесь и меня не судите!" - не припоминаем, после чего это? А некоторых, как полковника Матвея Гладкого, вообще должен был "коротить на голову". После смерти Хмельницкого все скатилось в гражданскую войну, не в последнюю очередь потому, что ни один из претендентов на гетмана не имел достаточно силы, чтобы самому "навести порядок" и продержаться хотя бы пятнадцать лет. Последствия Руины Украина отхаркивала еще очень долго, а в стратегическом смысле - местами и до сих пор.

Второй такой эпизод "отравления демократией" - это наша знаменитая "атамания" 1919-1920 годов. А еще до того - философствование Винниченко о "народной милиции" вместо армии.

Современная украинская демократия содержит слишком много реактивных рудиментов вроде бы отжившего "совка", поскольку мы боимся, что наше государство станет таким же репрессивным монстром.

Пускай на данный момент мы все же не докатились до уровня Винниченко - история все же чему-то учит, хотя и дорогой ценой, но тем не менее наша демократия слишком часто напоминает какой-то реактивный синдром нового поколения во взаимодействии с почившим в бозе совком. Мы требуем от своих вождей полного соответствия идеалам "сферической в вакууме" демократии и безупречной правдивости - и это реакция на тотальную ложь в СССР. А еще - это отголосок в памяти о важности демонстрации должного уровня идеальности знания "единственно верного учения" в совке - теперь, извините, в сообществе демократических стран. Мы требуем полного равенства ("все мы президенты", ага) - и это реакция на заблокированные социальные лифты для множества категорий людей в "СССР" (одна только беспаспортность крестьян чего стоила! А препятствия в получении образования детям священников и "буржуазных" интеллектуалов!). Мы неистово оппонируем, если власть прибегает к силе в делах "приструнения" слишком уж больших демократов, как например, в вопросах превышения скорости на дорогах, потому что все еще боимся, что наше государство станет таким же репрессивным монстром, как и "совок". Уже не говоря о постоянном недоверии к государству и попытке ограничить его монополию на применение силы. Это не проблема демократии - это проблема наших исторических травм. Они же провоцируют тех, кто у власти, постоянно пытаться воссоздать нечто подобное "совку".

Наша проблема с демократией также в том, что она по определению - власть большинства. А наше большинство - это люди, триггернутые самим фактом войны, которые больше всего озабочены тем, как бы удержать после войны статус кво, избежать хоть как-то войны и изменений, закопаться в свою норку, и чтобы там такого объекта (язык не поворачивается назвать его/ее субъектом) не трогали.

В системе координат подобных лиц любая инициатива, активность, желание что-то предпринимать - это угроза. Поэтому все активные люди сталкиваются с жестким сопротивлением. Инерция - вещь естественная, но в нашем обществе до сих пор царит запрет на критику инфантилов и просто дураков. У нас можно быть кем угодно - но не дай Бог критиковать.

В условиях демократии это большинство годами голосовало если не за "стабильность" имени Ящура, то за "окончание войны за неделю" Порошенко, или за "просто перестать стрелять" в исполнении Зеленского. В конце концов, пришла реальность в виде войны и выбила дверь в розовый салон "пинком подкованного сапога". В ответ многие просто застыли в пароксизме паники.

Вполне под стать такому гражданину и государство, представители которого, кажется, до сих пор не осознали, не говоря уже о рефлексии, того факта, что они продолжают реплицировать советский паттерн государства - строгого отца. Вот только в совке это вырастало из идеи переработки человека, что побуждало смотреть на каждого, как априорного преступника, требовало все держать под контролем, устанавливать кучу мелочных правил и тому подобное. У нас это всего лишь инерция.

И не было бы в том большой беды, если бы не то, что часто и государство, и "большинство" дословно "хватают за руки" активных. Тут у них сходу появляется и действенность, и инициатива. Никого не убеждает факт, что в условиях "порядка", направленного на консервацию существующего образа жизни и профилактическое перекрытие изменений и движения, - активные люди либо уезжают, либо просто спиваются. И последнее явление ярко сказалось в позднем совке. Кстати, женщины тоже не рвутся рожать в " тихом болотце". По очень простой причине - а зачем? Это так, к теме демографии.

Чрезмерное количество испуганных идиотов опасно деформирует демократию, особенно в послереволюционное и военное время, поэтому политики наперегонки пытаются развлечь и успокоить "электорат", трактуя его как ребенка.

Как-то Александр Зинченко заметил, что едва ли не самой большой угрозой для демократии является политическая субъектность идиотов (по-гречески - тех, кто сознательно не участвует в политической жизни). Хочется добавить - испуганных. Ведь их большое количество действительно опасно деформирует демократию, особенно в послереволюционное и военное время. В нашем случае она, похоже, причудливо клонится в нечто, что стоило бы назвать "демократией поддержки штанов". Это когда политики наперегонки пытаются развлечь и успокоить "электорат", трактуя его как ребенка. Нет, так мы слона не продадим. Если человек за тридцать лет не выучил государственный язык или так и не справился с абсолютно логичными компонентами жизни, или так и не понял, что патриотизм также предполагает ситуацию, когда твой ребенок или муж идут воевать за Украину, - какой смысл давать ему возможность влияния на события, в том числе, через выборы? Вопрос риторический. И еще один аргумент подумать над сутью нашей демократии.

Специально для Эспрессо.

Об авторке: Олеся Исаюк – историк, доктор гуманитарных наук, научная сотрудница Центра исследований освободительного движения и Национального музея-мемориала "Тюрьма на Лонцкого", исследовательница нацистских и советских репрессий в ХХ веке.

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.