Константин Москалец: Мой Стус

Один из лучших способов почтить память поэта - это просто сесть и почитать его стихи. Может, поэтому таким уместным кажется выход в свет накануне печальной даты нового сборника стихов Стуса, предложенного неравнодушным читателям одним из лучших украинских издательств, собственно, "А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-Гой". Работа над послесловием к этой книге, многочисленные беседы с ее составителем, Иваном Малковичем, не только побудили меня внимательно перечитать более 300 страниц поэтического наследия Стуса, но и вернуться душой в то, не такое уж давнее, лихое время, когда мир облетела весть о смерти украинского поэта-диссидента, практически неизвестного моему, младшему поколению. Именно тогда, осенью 1985 года, я впервые услышал это короткое имя, которое скорее напоминало псевдоним одного из непокоренных бойцов УПА, тогда же, благодаря украинской редакции радио "Свобода", услышал запрещенные в СССР стихи поэта. Сегодня трудно представить, но достаточно легко вспомнить, с какими трудностями проникали и распространялись за нашим "железным занавесом" произведения вражеских коммунистическому режиму авторов. "Свічу в свічаді", изданную "Сучасністю" в 1977 году, мне по большому секрету дали почитать на одну ночь, "Палімпсести" той же "Сучасності" 1986 года с замечательной вступительной статьей Юрия Шевелева - на три дня. Излишне говорить, что и ночь и те три дня были одними из самых содержательных в моей жизни. Интенсифицированное малостью времени читательское восприятие достигало остроты лазерного луча, иногда казалось, что я не читаю, а слышу эти стихи, и голос чтеца и его высокая сутулая фигура казались до боли знакомыми, чтоб не сказать родными.

Я также никогда не забуду последнюю ночь в общежитии Литературного института, в Москве, когда мой однокурсник, московский еврей, привез целую пачку самиздата со стихами Стуса. Украинского языка он не знал, и мы, вместо того, чтобы пить водку с остальными выпускниками, уединились в комнате, почти до утра читая стихи, которые я на ходу переводил другу на русский, а потом обсуждая их достоинства, поскольку недостатков в стихах Стуса в тех обстоятельствах мы не замечали в упор.

Возможно, Стуса действительно лучше читать ночью.

Уже значительно позже, в 1999 году, мне выпало - не побоюсь этого слова, которое кому-то может показаться излишне пафосным - счастье писать пространную рецензию для журнала "Критика", посвященную только что изданному собранию сочинений Василя Стуса. Именно тогда я познакомился со всем массивом известных на то время произведений поэта, включая многочисленные варианты стихотворений, а также эпистолярное и литературно-критическое наследие. И только тогда открылось все величие этой редкой для наших просторов фигуры, его драматичная, тяжелая борьба не только с примитивным и продажным, зараженным коммунистической идеологией социумом, но и с Богом и загубленным Отечеством (именно так, в понимании Стуса эти слова обязательно должны быть хотя бы подуманы с большой буквы). Меня и сегодня удивляет размах его личности, ее несопоставимость с окружающей средой, и, соответственно, острое нежелание адаптироваться к требованиям этой среды, следовать писаным и неписаным законам стада. Человек, который в оригинале читал Хайдеггера в то время, когда большинство тогдашних преподавателей единственно истинной марксистско-ленинской философии даже слышать не слышалао имя немецкого мыслителя, или же, слыша, на все замки запирало двери профессорских умов, с головой залезая под спасительные догматические одеяла; человек, который безжалостно раздавал хлесткие и справедливые оценки тогдашним литературным и политическим генералам, как и литературным и политическим процессам в целом, проницательный и глубокий литературовед, каких после Зерова не случалось в украинском литературоведении, несмотря на все его официальные институты, титулы и ордена - этот человек вынужден всю жизнь скитаться по маргинесам, зарабатывая хлеб насущный самыми низкими, самыми непрестижными даже для нищей и унылой страны Советов работами, годами сидя в заключении и в ссылке, наконец, погибая насильственной, скорее всего, смертью в промерзшем Кучинскому карцере.

Мне до сих пор не хватает Стуса. Живого, резкого, корявого, бескомпромиссного - и бесконечно отважного и одаренного. А также не хватает таких, как он. Людей, с которыми можно говорить и читать стихи друг другу до рассвета. Людей, которые не продают и не продаются ни за одно из несчастных лакомства мира сего. Людей, с которыми не страшно пойти на расстрел - и с которыми не страшно жить достойную человека жизнь. Я рад, что новое издание "Палімпсеста" имеет именно такую, синюю обложку. Она напоминает о ночном небе и о вечности, которой у Василия Стуса не сможет отобрать уже никто, в которой его имя будет вечно гореть золотыми буквами. И дай нам Бог всем до той вечности дорасти.