Хрупкий героизм Рильке

Изданный в 1974 году томик из серии "Жемчужины мировой лирики" был нашим карманным цитатником, книгой ответов на самые болезненные экзистенциальные вопросы, верным ориентиром в непроглядной тьме тоталитарной коммунистической ночи. В школе преподавали пропитанные коммунистическим пафосом опусы Маяковского, а мы, собираясь каждую пятницу на кухне у руководителя литературной студии Владимира Кашки, завороженно слушали, как он читает "Сонеты к Орфею" или какую-то из "Дуинянских элегий". Трудно переоценить влияние переводов Бажана и его отборного, чстого языка на формирование нашего стиля письма, речи и мировоззрения. Некоторые из стихов покойного уже Кашки для меня до сих пор звучат как виртуозные вариации на рилькеанские темы, образы и мотивы: "Осінній день коня рябого / до гілки вечора прип’яв, / на Схід тікаюча дорога / зі своїм прощається ім’ям – / і приміряють речі маску Бога".

Поэтому странно и трогательно снова встретить стихи Рильке в совершенно ином времени, в другой стране, которую с каждым днем обстреливают смертоносными ракетами носители языка Пушкина, Маяковского и Прилепина. Знакомясь в незапамятные времена юности с Иваном Малковичем, я узнал в нем "своего" тоже благодаря паролю, собственно, благодаря проникновенному чтению элегического "Красный барбарис уже доспел...". И вот, спустя десятилетие, издательство "А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА" дарит заинтересованному украинскому читателю новое, уже третье издание стихов Рильке, где особое внимание привлекает сухое издательское уточнение: "Исправлено, дополнено". Как следует из краткой, однако удивительно информативной статьи Степана Захаркина, советское издание стихов Рильке страдало многочисленными издательскими упущениями: "Оно пестрит опечатками, которые кое-где искажают смысл поэтического высказывания, иногда меняют его на противоположный <...> основную их массу вызвала невнимательность издательского редактора и корректора". Примеры небрежного обращения с текстами переводов Николая Бажана, которые приводит Захаркин, поражают ("адресатка "Реквиема" была беременной недолго, а не надолго; прикосновения куклы ("Дуинянские элегии", IV) – это на самом деле проводки, из которых она сделана, и т.д.").

В новом издании Малковича тексты тщательно сверены и исправлены. Кроме широко известных интерпретаций Бажана, на которых росло мое поколение, сюда вошли и другие переводы авторства первостепенных украинских поэтов: Василия Стуса, Юрия Андруховича, Сергея Жадана, самого Ивана Малковича и других. Это неповторимое издание с темно-синей обложкой возвращает нас ко времени глубокого чтения и содержательных размышлений, к диалогу с выдающимся поэтом XX века, влюбленным, между прочим, в Киев и златоверхие его церкви, к разговору с человеком, который, несмотря на неизлечимый физический недуг, лелеял несгибаемый хрупкий героизм. Некоторым читателям поэзия Рильке, поднимающая основные вопросы человеческой жизни и смерти, но ничего не говорящая о войне, может показаться далекой от нынешних реалий. Василий Стус, о чьих отношениях с поэзией Рильке можно писать роман, в котором будут и первозданная влюбленность, и постижение глубин, и многолетнее переводческое усилие, и ревность, перемешанная с упоением, если говорить о параллельных во времени переводах Бажана, и усталость от Рильке, и разочарование (как и в Пастернаке в конце концов), – значит, Стус не раз замечает в письмах о манерности Рильке, его претенциозности и женственности. "Кажется, немного он мне уже становится навязчивым – Рильке. Уж больно он бесплотен, слишком – не от жизни, сказал бы я еще – грешен чистотой своей в мире после страшной войны 1914–18 гг., о которой он не знал, кажется" .

Как объясняет в замечательных комментариях Юрий Прохасько, о войне поэт таки "знал": в 1916 году Рильке мобилизовали в австрийское войско, и он должен был отбыть казармовое обучение в Вене. Однако суть хрупкого героизма Рильке заключается вовсе не в том, что и он, как многочисленные австрийские, немецкие, французские поэты того времени надевал мундир и маршировал по плацу. Этот героизм напоминает мне эпизод из жизни Марселя Пруста, который, худой и слабый, прошел половину Парижа, пренебрегая немецким обстрелом, и все это для того, чтобы выяснить у приятеля, как правильно произносят на итальянском "senza rigore" (без строгости). Он только что употребил этот оборот на письме, но не был уверен, гармонирует ли звучание итальянских слов с ритмом всего предложения, и решил проверить. Рискуя жизнью.

Поэтому новое издание Рильке сегодня более чем актуально. Ведь оно задает меру вещам и словам, учит нас опрометчиво отвергнутому языку, языку доброму, изысканному, отчеканенному, рассказывает и показывает, как следует произносить бытие, вдыхая в него свою душу. Стихи, помогавшие нам пережить кошмарные ночи абсурда и безысходности в советском концлагере за железным занавесом, помогут и сегодня выдержать напор мутного безвременья войны, давая духу доступ к свежей воде красоты и смысла.

Специально для Еспресо

Об авторе. Константин Москалец, писатель

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.