Хочет ли Тайвань воевать?

В ночь перед посадкой на самолет домой, в конце путешествия через буквально весь мир - из Вашингтона в Тайвань, Японию, Скопье, Стамбул и обратно - я наткнулся на твит, который лаконично выкристаллизовал много быстротечных впечатлений, которые переполняли меня на тихоокеанском отрезке моего путешествия . Его автор - Таннер Грир, блестящий и мятежный китаевед, использовавший возможно апокрифическую цитату, которую приписывают младшему Курту Кэмпбеллу, главному представителю президента Джо Байдена по вопросам Азии в Совете национальной безопасности.

"Я думал, что найду второй Израиль, – сказал Кэмпбелл, впервые посетив Тайвань много лет назад. – Вместо этого я нашел вторую Коста-Рику".

Услышав цитату из других уст, Грир не может поручиться за ее правдивость. Но, по его словам, "не имеет значения, говорил ли Кэмпбелл когда-нибудь подобное. Важно то, что отставной тайваньский чиновник Нацбезопасности считал, что он мог это сказать, и считал такое описание точным".

Вся суть состоит в том, что тайваньцы, похоже, просто не воспринимают угрозы своей безопасности так серьезно, как это кажется большинству в Вашингтоне. Конечно, они переживают. Нельзя не беспокоиться, особенно после того, как Китай окончательно изменил статус-кво в Тайваньском проливе после визита спикера Нэнси Пелоси в начале этого года, регулярно отправляя свои истребители и фрегаты в территориальные воды Тайваня. И все же настроение у них гораздо более спокойное, чем в Израиле, стране, которая так же сталкивается с непримиримой враждебностью со стороны своих соседей. Действительно, более выразительным контраст быть не может.

Так что же происходит с Тайванем? Двухдневная конференция по вопросам национализма, которую я посетил в Университете Сунь Ятсена в Гаосюне на юге страны, дала некоторые подсказки. В дискуссиях с тайваньскими учеными становится очевидным, что тайваньская идентичность все еще находится в определенном подвижном состоянии. Это не значит, что она существенно не отличается от китайского. Тайвань был китайским захолустьем до того, как династия Цин впервые передала его Японии в 1895 году, с четко выраженной пограничной культурой. Полвека японского колониализма оставили свой след, равно как и жестокая (и только полууспешная) политика ре-синификации Чан Кайши. Приход и закрепление демократии на берегах Тайваня в 1996 году лишь усугубил разногласия с материком.

Но отличия не так уж однозначны. Стоит пообщаться с бизнес-лидерами и даже некоторыми специалистами по вопросам политики на более преуспевающем севере страны, и тайваньская идентичность приобретает различные валентности. Почти никто полностью не идентифицирует себя с материковым Китаем, но есть убеждение, что они его хорошо понимают – во всяком случае, лучше, чем паникующий Запад. Си Цзиньпин ни за что не отдаст приказа на вторжение, в этом нас неоднократно уверяли. Такое братоубийственное вторжение было бы и контрпродуктивным – как убить курицу, несущую золотые яйца. Один эксперт по обороне даже с определенным сожалением выразил мнение, что Тайвань является буферным государством, которое может быть трагически вовлечено в спираль эскалации напряженности между Китаем и Соединенными Штатами, поскольку они соревнуются за региональную гегемонию. Он не совсем обвинял нас в войне, которую многие в Вашингтоне считают неизбежной, – но только не совсем.

Молодежь также демонстрирует все более амбивалентное отношение. Один из исследователей на конференции обсудил предварительные данные опроса, указывающие на то, что поколение TikTok развивает определенное культурное родство с Китаем, особенно из-за возобновления приверженности мандаринскому диалекту китайского языка. Нам сказали, что Тайвань остается чистым экспортером поп-культуры на материк, но такое влияние редко бывает улицей с односторонним движением. Молодые люди просто не беспокоятся о таких вещах, так же как и поколение их родителей. Недавняя большая статья Декстера Филкинса о Тайване, опубликованная в журнале "Нью-Йоркер", описывает двух студентов тайваньского университета, которые положили начало популярному сатирическому шоу на YouTube, высмеивающему Китай. "Китайская Народная Республика – немного безумный сосед, главная цель которого – давать пищу для шуток", - пишет Филкинс. "Мы не чувствуем связи с Китаем, но мы никак не можем сказать, что мы с ним не связаны, потому что предки многих людей являются иммигрантами оттуда", - сказал Филкинсу один из комиков.

Меня, как длительное время наблюдающего за борьбой между Россией и Украиной, поражают такие параллели. Тайвань во многом похож на Украину еще до вторжения 2014 года, которая начинала укреплять свою идентичность, выходя далеко за пределы того, что завещала ей долгая и сложная история. Как и Тайвань, Украина могла отличить себя от своего антагониста, будучи демократией. И, как и на Тайване, "бизнес-интересы" Украины - постсоветский олигархический класс - были также конфликтными относительно связей с Россией. И действительно, как и на Тайване, многие украинцы, а также и сам президент Зеленский, до конца не верили и отрицали, пока не стало почти слишком поздно; они не могли заставить себя поверить в то, что российский президент Владимир Путин пойдет ва-банк, что он и сделал в начале этого года, несмотря на все доказательства, которые указывали на противоположное.

Возможно, как и в Украине, тотальная война заставит тайванцев сплотиться так, что сегодняшний гость на острове удивится. Но проблема Тайваня в том, что, в отличие от Украины, у них нет возможности разменивать пространство на время, отступать на огромных территориях, выжидая, пока противник перенапряжется, чтобы нанести смертельный контрудар. Я еще не видел своими глазами более густонаселенной страны, чем Тайвань. Города, которые вы видите на карте, более или менее составляют один взаимосвязанный мегаполис, обнимающий береговую линию, обращенную к Китаю. Сразу за городами возвышаются крутые горы. Для Тайваня не существует эквивалента Польши – некуда убегать беженцам и неоткуда поставлять оружие.

Следовательно, ахиллесовой пятой плюралистической демократии может оказаться ее неспособность видеть то, что смотрит ей в лицо, особенно когда она слишком ужасна, чтобы на нее смотреть. Многие украинцы (и несколько российских либералов, которых я знаю) просто не могли поверить, что братоубийственная война, подобная той, которую развязал Путин, возможна. Или, возможно, дело в том, что либеральные демократии, освобождающие людей от оков для улучшения, прежде всего, собственной судьбы, могут просто не осознавать роль, которую играют первобытные, атавистические импульсы в международных отношениях.

В любом случае это реальность, с которой США сталкиваются на Тайване. Мы тоже должны смотреть этой реальности в глаза – не содрогаться, не думать, что все не так, как есть на самом деле. Но прежде, чем вы скажете, что мы должны "позволить Китаю завладеть Тайванем" или что-то подобное, позвольте мне попытаться остановить вас, по крайней мере из сентиментальных соображений. Несмотря на то, что говорят многие дипломаты, политики и эксперты, мы не собираемся воевать за Тайвань, потому что это демократия. То, что Тайвань кажется неблагодарным за нашу щедрость или даже подозревает нас в том, что мы втягиваем его в конфликт, которого он, по его словам, не хочет, не имеет никакого значения. Тайвань, наверное, стоило бы защищать, если бы Чан Кайши и сегодня правил им своим окровавленным кулаком.

Продолжая о параллелях - мы помогаем Украине не потому, что она демократия, а скорее потому, что для нас это имеет большой смысл. Украина успешно ослабляет одну из главных ревизионистских потуг в Европе за очень низкую для нас цену, и тем самым она помогает заложить основу для длительного порядка безопасности в Европе. Тайвань гораздо более экзистенциально важен для Соединенных Штатов, чем Украина. Украина может только мечтать, чтобы быть такой. Все же, в отличие от Украины, его защита будет гораздо дороже и болезненнее.

Каков у нас расчет затрат и выгод? С нетерпением жду этих дебатов, только избавьте меня от демократического сентиментализма.

Автор ДАМЕР МАРУШИЧ, переведено из Wisdom of Crowds .