Горячая картофелина субъектности

Этот текст стоило бы назвать вслед за Мицкевичем "Do przyjaciół...", только вместо "москалей" вписать список едва ли не всех ранее безгосударственных народов, с которыми Украина имеет некие своего рода исторические счёты. То есть поляков, евреев, крымских татар, белорусов и т.д.

Видите ли, если посмотреть на все-все претензии, основанные на истории, то окажется интересная вещь – практически во всех ламентациях адресату предлагают взять на себя роль субъекта событий, – признать, в общем, что "вы нам делали то и то, потому что считали, что это в порядке вещей и отвечает вашим интересам". Казалось бы, почетное предложение. Так-то оно так, но в подавляющем большинстве его авторы оставляют за "своей" общностью роль объекта - несчастного, обиженного, достойного сострадания и, конечно же, обладателя морального превосходства, которое присуще жертве. Таким образом, обмен неравноценен.

В подавляющем большинстве авторы исторических ламентаций оставляют за "своей" общностью роль объекта - несчастного, обиженного, достойного сочувствия и, конечно же, обладателя морального превосходства, которое присуще жертве.

Он сразу же провоцирует у адресата предложения вспышку колониальной конкуренции и недоверия к коллективному контрагенту. В этом состоянии даже необдуманное слово где-то в дебрях соцсетей равняется Божьему откровению в подтверждение "своей" позиции. Доказательством чего является по крайне мере та легкость, с которой в соцсетях вспыхивают бурные дискуссии с привлечением исторического фактажа чуть ли не со времен Адама, стоит украинскому, польскому или еврейскому политику что-то "не то" сказать или "как-то не так" проголосовать. Историкам в эти бурные дебри лучше не заглядывать – легче "на нервы".

Откуда это берется, да еще с таким единодушием в сценарии, достойном иногда эпитета "интернационального"? Видите ли, последние двести лет абсолютно все участники этого танца "кого бы нам обвинить" находились в составе прежде всего Российской империи. В меньшей степени и менее многочисленным составом – в империях Австрийской или Немецкой. Все три империи Ханна Арендт определяет, как континентальные. А судя по студиям истории Центрально-Восточной Европы, основная черта этого явления наиболее точно схвачена в апокрифической фразе маршала Рыдза-Смиглого: "С немцами мы теряем свободу. С русскими – душу". То есть, континентальная империя обязательно потребует изменения идентичности, изменения языка, религии, традиций – как условие общественного аванса. Империи морской вполне хватит ресурсов, которые можно выкачать из колоний, и послушания колонизированных, продемонстрированного, в частности, в форме готовности повиноваться правилам и законам метрополии и признавать принципиальное превосходство выходцев из нее. Континентальной – никогда. Она как газ – всегда претендует на весь объем.

Континентальная империя обязательно потребует изменения идентичности, смены языка, религии, традиций – как условие общественного аванса. Она как газ – всегда претендует на весь объем.

Отдельным народам "повезло" еще больше – украинцы стали подданными Российской империи в начале 18 века, после утопленного в крови мазепинского восстания. Крымские татары выдерживали давление Османской империи от 16 века. А евреи вообще не имели собственной государственности, и их гоняли все, кому не лень, – как поработители, так и порабощенные – из соображений хоть религиозных, хоть социальных. Для порабощенных евреи время от времени становились удобным объектом снятия фрустрации от системного унижения, которое несли поработители. И громкость ламентации здесь равна глубине травмы. А еще длительности действия травмирующего фактора.

Впрочем, неволя развращает. Как ни странно – развращает. А инерция тем сильнее, чем сильное действие, в конце концов, никто не отменял третий закон Ньютона. Итак, в результате все увлеченно ищут себе очередного "обидчика", которого, конечно, следует ненавидеть. Проще говоря, настоящее предложение звучит так: "давайте вы возьмете на себя роль нашего палача, мы будем вас ненавидеть и списывать на вас все наши беды, потому что нам так легче". Это тем проще благодаря инерции негласной "табели о рангах" порабощенных народов, существовавшей в каждой империи, и конкуренции между подчиненными народами, вылившейся в ряд тяжелых и часто кровавых национальных конфликтов в период между двумя мировыми войнами. Следующим шагом становится "соревнование жертв", когда все начинают соревноваться в том, кому больше не повезло и чьи потери больше и трагичнее.

Неволя развращает. Как ни странно – развращает. Следовательно, все увлеченно ищут себе очередного "обидчика", которого, конечно же, следует ненавидеть.

Итак, имеем первую причину страха субъектности — это, как видим, вполне обоснованный страх того, что товарищи по несчастью быстренько, так, что сами не заметят, как и когда, сделают из тебя виновного.

Причина вторая – более очевидна и неизмеримо трагичнее. Это банально конспект опыта. У украинцев – убийства мазепинцев, разрушенная Сечь, растерзанный зимой 1918-го Киев, карательные экспедиции в села в 1919–1921 годах, коллективизация, Голодомор, Расстрелянное Возрождение, массовые расстрелы в Быковне, Сандормохе, Виннице, расстрелы лета 1941 года, "черносвитники", которые залили своей кровью подступы к Киеву, "красная метла" в селах Западной Украины, публичные пытки, массовые депортации в Сибирь, замученные уже в "гуманные" 1970-80-е годы поэты, "Задушенное Возрождение" шестидесятников и так далее...

У евреев – "черная сотня", "полоса оседлости", погромы, тоже расстрелы интеллигенции, "эвакуация" лета 1941 года, обрекшая сотни тысяч евреев на гибель от Холокоста пулями, послевоенный антисемитизм и, наконец, фактическая торговля людьми в контексте Израиля.

У поляков – резня Праги, утопленные в крови восстания 1830–1831 и 1863–1864 годов, лишенная имущества и высланная в Сибирь шляхта, расстрелы в Катыни, террор 1944–1953 годов, подавление стачек в 1950–1980 гг. и так далее...

У крымских татар – системное вытеснение народа из его Отечества и, наконец, депортация всех, старых и малых, в 1944 году.

Все это оставляло четкую связь: субъектность – это плохо. А если я плохой, то со мной можно поступать так, как поступают. Меня можно наказывать, вывозить, расстреливать и, наконец, уничтожить. Конкретно этот мессидж Москва постоянно посылала покоренным народам. Когда живешь в полной власти насильника из поколения в поколение, ориентация, прежде всего, на "его" логику становится одной из предпосылок выживания. К тому же, только в этой парадигме можно найти объяснение собственному страху и ощущению бессилия – это не он совершает насилие, это просто я так ничтожен, что этого заслуживаю.

Большинство дискуссий о памяти в Восточной Европе – это не о памяти. А тем более не об истории. Это попытка как-то решить уравнение, исключив из него коллективный страх субъектности, постоянно подпитываемый присутствием России во все еще дееспособном состоянии.

Большинство дискуссий о памяти в Восточной Европе – это не о памяти. И тем более не об истории. Это попытка как-то решить уравнение, изъяв из него основную переменную. Этой переменной является удивительный в своем единстве и неизменности от нации к нации коллективный страх субъектности, постоянно подпитываемый присутствием России во все еще дееспособном состоянии.

Его обратная сторона – общее восхищение украинцами, давшими в морду той же России. Думаю, одним из последствий нашей победы станет существенное снижение градуса и повышение осмысленности исторических дискуссий. Поскольку "главный отсутствующий" этих дискуссий либо исчезнет, либо ослабнет достаточно, чтобы его проигнорировали без подсознательной боязни.

Специально для Эспрессо.

Об авторке: Олеся Исаюк – историк, доктор гуманитарных наук, научная сотрудница Центра исследований освободительного движения и Национального музея-мемориала "Тюрьма на Лонцкого", исследовательница нацистских и советских репрессий в ХХ веке.

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.

Следите за важнейшими новостями Украины! Подписывайтесь на нашу facebook-страницу и телеграмм-канал.