Если главной будет стратегия сохранения жизни, мы никогда не победим в этой войне – полковник Костенко

Приветствую вас, пан Роман. И первый вопрос – вопрос, который мы задаем всем нашим гостям, – что для вас означает Независимость?

Это широкий вопрос. Сейчас он для меня несколько иной, чем был с самого начала. Сейчас за Независимость идет настоящая война. И для меня Независимость означает свободу украинского народа, свободу от российской тирании, возможность для каждого гражданина жить, как он хочет, исторический отрыв от Российской Федерации. Думаю, что сегодня, когда все это происходит, Украина ближе всего к независимости за всю свою вековую историю. Сегодня история и борьба за независимость – в наших руках. Я надеюсь, что наше поколение доведет до конца правое дело, которое наши предки начали много веков назад.

Прошло полгода от полномасштабного вторжения РФ на нашу землю и можно уже делать определенные выводы. Насколько, по вашему мнению, Украина оказалась готова к такому развитию событий? Чего не учли, какие были ошибки, какие выводы нужно было сделать?

Думаю, в первую очередь надо сказать, что многие не рассчитывали, что этот день мы встретим в независимом государстве. А мы его встречаем в независимом государстве. А могло быть по-другому, у нас есть оккупированные территории, но мы все делаем, чтобы через некоторое время люди, которые сейчас находятся под оккупацией, праздновали вместе с нами. Мы для этого делаем все. Чего мы не сделали? Знаете, есть вопросы тактические, стратегические. Если стратегически говорим, возможно, была где-то на протяжении независимости неправильная политика.

Надо было глубже уходить в корни нашей украинской культуры, большее внимание обращать на нашу историю, радикальнее отходить от тех российских нарративов, которые нам навязывали.

Например, русский язык, который во многих регионах оставался и многие политики говорили, что в этом нет ничего плохого, а сейчас мы видим, что он стал одним из поводов, который россияне используют для того, чтобы прийти на нашу землю. Больше учить свою историю и защищать ее. Потому что россияне ее извратили, а потом этим же воспользовались. Скажу так: наверное, мы недостаточно были объединены вокруг проукраинских принципов, и это недоработка тех старых политиков, которые не смогли сплотить народ, указать цель и повести за собой в этом направлении.

В начале вторжения вы были в Николаеве и сейчас остаетесь на этом рубеже. В марте даже было видео о том, как вы брали в плен российских разведчиков. Что за это время изменилось в обороне города? Как было и как стало? Несколько деталей о том, как идет оборона города.

На вопрос о том, что изменилось в обороне города, могу ответить так: тогда не было обороны города, а сейчас есть оборона города. Возможно, это будет и ответ на предыдущий вопрос о том, чего мы не доделали. Я был в Николаеве уже 26 или 27 февраля. Обороны города как таковой не было. Держалась артиллерия, войска были рассеяны по разным направлениям. У нас не было разведданных: кто идет, где идет. Разведданные были в основном от местных жителей, которые сообщали, где идет колонна, где какое-то подразделение. Был сплошной хаос. Думаю, что и у россиян был хаос, когда мы их колонны громили своей артиллерией, но был хаос и у нас. Постепенно начали все приводить в порядок, строить какую-то линию обороны, выставлять войска, начала работать терроборона. Вначале враг зашел в город, в аэропорт, но мы его оттуда выбили. На сегодняшний день есть четкая линия обороны, которая проходит по линии границы Херсонской и Николаевской области. Если сначала враг был практически в Николаеве, то сейчас он отброшен на 20 и более километров. И снова возвращаясь к предыдущему вопросу, я считаю, что на момент вторжения мы не были полностью готовы к обороне и если говорить о захваченном тогда Херсоне и Николаеве. Это то, что я видел своими глазами.

Почему мы не были готовы к обороне? Мы восемь лет ведем войну, понимаем, что эти направления на Юге были угрожающими, на разных совещаниях мы слышали, что должны готовиться к обороне, а когда произошли эти события, оказалось, что мы не были готовы. Как это случилось?

Ну, пожалуй, кто-то из военно-политического руководства недооценил ситуацию, не поверил, что возможно такое полномасштабное вторжение. Я скажу так:

90% военно-политического руководства, которые приходили к нам в Комитет по безопасности в Верховной Раде, уверяли нас, что у противника нет ударных групп и войны в ближайшее время не будет.

Не буду называть имен, но это было высшее военно-политическое руководство. Поэтому, я думаю, подготовки как таковой не было. Я считаю, что к тому времени нужно было призвать резервистов, вывести войска и занять оборону. Этого не сделали. И то, что сейчас мы держим врага на том плацдарме, где он есть, то, что мы сдержали его, я называю военной удачей и, возможно, недоработкой российских войск. А еще – хорошая реакция наших военных, генералов на сложившуюся ситуацию.

Совершенно согласен с вашими выводами. Сейчас мы стабилизировали линию фронта и даже говорим о контрнаступлении на Юге, хотя у людей возникает много вопросов, когда это произойдет. Как вы думаете, какова должна быть оптимальная стратегия освобождения Юга, той же Херсонщины, учитывая, с одной стороны, сохранение жизни наших воинов, а с другой – используя определенные технические преимущества? Какие оптимальные стратегии должна выбрать украинская сторона для таких действий?

Ну, во-первых, мы должны понять, что никогда не победим, следуя стратегии "главное – сохранить жизнь". Это реалии. Мы должны беречь жизнь, но на войне не бывает без жертв, если такая стратегия идет впереди, это обреченность на войне. Мы должны понимать, что мы находимся в войне за независимость, самой кровавой войне со времен Второй мировой. По некоторым статистическим данным наша война больше по применению артиллерии, а есть еще и совсем другое современное вооружение – и танки, и крылатые ракеты. Поэтому нужно понимать, что в этой войне мы должны самоотверженно не уступать России и поставить главной целью освобождение своей территории. Но мы понимаем, что Россия – ресурсная страна, у нее больше населения, больше мобилизационного ресурса. Поэтому мы должны использовать современные средства – дроны, радиоэлектронную борьбу, современные технологии в прицеливаниях и их использование в боевых машинах. Но сколько технологий мы бы ни использовали, основу составляют артиллерия, ракетные системы залпового огня – это 80 процентов в современной войне. Все готовились к современной войне, строили роботов, говорили о космических войсках, а война показала, что современность в этом. Дальше. Нам нужны ракеты. Надо их строить. И если они у нас будут, мы сможем наносить удары по тылам российской армии. Это перспектива. А сейчас нужна артиллерия и техника для наступления. Потому что сколько бы у нас ни было пехоты – 700 тысяч, может, уже 800 тысяч мобилизованных – в этой войне это не играет большой роли. Я всегда привожу примеры, которым я был свидетелем – и с нашей стороны, и со стороны врага – когда один танк Т-64 или Т-90, да даже Т-62, экипажи которого три человека, может несколько дней сдерживать батальон, в котором 500 человек. И в этом батальоне идут раненые, погибшие, падает морально-психологическое состояние.

Для победы, особенно на Юге, нужно обеспечить наших людей техникой. Тогда и снизятся наши потери, и появится надежда на освобождение территорий.

Конечно, не могу многое рассказывать, тем более, что наш эфир праздничный, посвященный Дню Независимости. Знаете, когда ты полностью погружен в будни войны, есть много проблем, которые не хотелось бы, чтоб наши люди видели. Люди должны знать, что мы сражаемся. Но все равно есть вопросы, которые нужно решать, иногда они не совсем приятные. Есть еще один момент в технике: должна быть обученность экипажей и правильная мотивация защищать свою страну. В этом велика роль командиров, нашего военно-политического руководства, которое должно мотивировать солдат, помогать им сражаться за свою страну. Ну и украинского народа, который должен поддерживать армию, где бы люди ни находились – в Украине или за границей. Идет война за независимость Украины. Сейчас исторический момент, и если мы его потеряем, вы будете всю жизнь изгнанниками где-то на чужой земле и вас будет преследовать осознание того, что вы сдали свою страну. Поэтому мы должны биться все вместе. Вы там зарабатывайте деньги, помогайте экономически, волонтеры помогают здесь, украинский народ поддерживает морально, мы, солдаты, политики, будем биться на поле боя, чтобы Украина была субъектом в мире и была независимой.

Вы упомянули о вооружении. Можно ли говорить, что поступление иностранной военной помощи действительно изменяет ситуацию на поле боя, на примере вашей зоны ответственности? Есть ли признаки того, что это помогает стабилизировать ситуацию, наносить врагу потери?

Это действительно так. Думаю, без помощи наших партнеров было бы гораздо сложнее и потери были бы гораздо больше. Объясню на одном примере. Два-три месяца назад Россия имела абсолютное преимущество в артиллерии, где-то 80 на 20 или 70 на 30 в нанесении ударов по нашим силам. Так было довольно долго. Но после того как начали работать HIMARS и были попадания по Новой Каховке и станции Бриловка, были разбиты железнодорожные пути их снабжения, поврежден Антоновский мост, солдаты в окопах, на поле боя увидели, что плотность огня существенно уменьшилась, а на некоторых направлениях мы даже взяли инициативу в свои руки. Вооружение наших партнеров более точное, не требует такой массовости поражения, не ставит под угрозу гражданские объекты и людей. Если россиянам для поражения объекта требуется 100 выстрелов, то здесь нужно два-три выстрела. Это вооружение действительно помогло немного стабилизировать ситуацию и сейчас мы имеем по артиллерии паритет, а по некоторым направлениям мы даже имеем инициативу – не за счет массовости оружия, а за счет правильного управления и точной работы экипажей этих пушек.

В одном из интервью вы сказали, что до конца 2022 года Украина, учитывая существующие силы и средства, не сможет завершить горячую фазу войны. Так какой же может быть прогноз, исходя из текущей точки отсчета? Можно ли сегодня говорить о каких-то временных границах активной фазы войны?

Здесь вопрос в том, что от нас эта горячая фаза зависит только отчасти. Что значит "завершить горячую фазу"? Если противник продолжит напирать на нас, нам придется его отбивать. Если мы хотим просто снизить интенсивность, нам придется переходить к обороне и смириться с тем, что противник закрепится на тех позициях, на которых есть. И тут вопрос: если у нас достаточно вооружения, то не должны переходить к снижению интенсивности. Нам нужно вооружение, чтобы постоянно наносить врагу потери, постоянно сбивать его наступательный потенциал. Это делается за счет артиллерии, за счет уничтожения его военных объектов, только так мы можем делать. А с вооружением, которое есть сейчас, мы можем локально навязывать ему инициативу. Сейчас мы реагируем на инициативу противника. На мой взгляд, сейчас наше командование должно искать места, где можно навязать врагу свою инициативу и заставлять врага реагировать на наши действия. Очень перспективное место для наступления – именно здесь, в направлении Херсона. Это правобережный плацдарм, и если разработать серьезную операцию, взять их в оперативное или оперативно-тактическое окружение, хотя, на мой взгляд, это раньше можно было делать, но решение принимать Верховному главнокомандующему, это в перспективе дало бы возможность навязывать врагу какие-то свои условия и говорить о наших пленных, в том числе азовцах. Поскольку что бы ни говорили о сохранении их жизни, просто так они их не отдадут.

россияне отдадут азовцев только если припереть их к стенке.

Они шли сюда, рассказывая о денацификации, о том, что "Азов" – это террористическая организация, и отдать нам азовцев будет для россиян серьезной потерей авторитета внутри страны. Поэтому забрать азовцев можно только приперев россиян к стенке. Для меня правый берег Днепра – это идеальное место. Но для этого требуется серьезный военачальник, который сможет эту операцию провести.

Можно ли говорить, что именно битва за Херсонщину является наиболее решающей битвой с РФ. Ведь именно такие выводы делает ряд аналитических структур. Не являются ли такие выводы слишком преувеличенными, учитывая значение того или иного региона? Ваша оценка значения битвы за Херсонщину.

Херсонщина очень важна с моральной точки зрения. Это областной город, который был захвачен 24 февраля. Там начали строить "Херсонскую народную республику", готовятся провести "референдум", захватили административные границы. Если посмотреть на карту, это единственный плацдарм, где они находятся на правом берегу Днепра, все остальное – на левом берегу. На мой взгляд, выбивание их с этого плацдарма будет сильным ударом в глазах мирового сообщества – что Украина отбила часть Юга, освободила свои территории и нанесла крупное поражение врагу. Для этого нужно сделать несколько шагов: накопление техники, уничтожение путей снабжения рашистов, уничтожение резервов врага. Если предпринять эти шаги, удар по Российской Федерации будет не только военным, но и с точки зрения их международного позиционирования.

В завершение нашего разговора хотел бы задать общий вопрос. Что означает для вас победа?

Возврат всех территорий Украины, записанных в нашей Конституции. Для меня это победа. Если раньше я говорил, что для начала достаточно возвращения к положению на 23 февраля, то сейчас я вижу, что Россия применяет к нам террористическую тактику, начинает просто уничтожать украинский народ. И мы должны понимать, что для нас национальной идеей на ближайшие годы, а я уверен, что за год это не закончится, является возвращение всех территорий. Кремль сейчас будет пытаться выходить на какие-то договоренности, чем-то торговать. Но мы должны понимать, что дипломатии для этого будет мало. Это война, война и война. Российская Федерация свою дипломатию ведет только с позиции силы. Да, мы цивилизованный народ, который хочет жить в демократии, в цивилизованном обществе. Но. Мы должны отвечать России теми методами, которые она применяет к нам. Мы должны понимать, что для нас будущее – это восстановление сильной армии, построение сильной спецслужбы. У нас должно быть закаленное общество, понимающее, что в ближайшие годы оно будет жить в условиях войны или угрозы войны, и мы должны уже сейчас так строить это общество. Это касается и нашей экономики, и оборонно-промышленного комплекса, даже нашей культурной жизни. Возможно, кто-то ждет скорой победы, но скорым может быть только перемирие. Перемирие, навязанное Россией, чтобы она могла перевести дыхание и идти дальше. Мы должны стремиться к окончательной победе. Когда все наши земли вернутся к нам и у нас будет сила в дальнейшем их защищать.