"Технология приучения к мерзости" или еще раз о Никите Михалкове

О феномене Никиты Михалкова хотел написать давно. Однако текущие события казались настолько актуальными, что задуманное всякий раз отодвигалось. Вроде бы и сейчас не время, когда российские войска уже вторглись на нашу землю и есть смысл писать о тех страшных событиях, которые нас ждут очень скоро. Однако пока эти события не наступили, я решил использовать этот тайм-аут, чтобы все-таки высказаться в адрес этого человека. Тем более, что он оказывается в эпицентре публичных скандалов, связанных с его черносотенными и экстремистскими заявлениями.

 

Подключение Михалкова к публичной травле Андрея Макаревича (заставившее вспомнить лучшие советские образцы преследования инакомыслия, например, Солженицына) обнаружило такую бездну эстетической и моральной безвкусицы у человека, создавшего шедевры (да, именно, так!) в области киноискусства, что сделало актуальными вопросы уже даже не из области психопатологии, а, скорее из сферы метафизики: «Что есть Человек и какие трансформации возможны в его «естестве», чтобы он показал свою не-человеческую, если хотите, дьявольскую Тень»?

 

При вслушивании в публичные мэсседжи Михалкова последнего периода, возникал вопрос: «А верит ли он сам в то, что говорит? Если верит, то насколько он адекватен и вменяем»? Относительно других деятелей культуры, которые в припадке верноподданнической истерии тиражировали расхожие пропагандистские путинско-киселевские клише о «хунте», «фашистах» и «бандеровцах» ответ достаточно очевиден: «Проститурованность (Г. Хазанов), глупость (например, стихи Юнны Мориц как проявление старческого слабоумия), или сочетание того и другого (Иосиф Кобзон)». Однако применительно к Никите Михалкову этот упрощенный тезис явно не катит.

 

Художественное дарование этого человека – не в пример той же Юнны Мориц, как автора милых стихов для гитарных бардов, так и на этапе позднего «творчества» «Поэмы сербости», где употребляется слова «ГОВНАТО» и «Нашествие Хавьер» (имеется в виду Хавьер Солана). По сравнению с этой безвкусицей «Ежик с дырочкой в правом боку» покажется шедевром. Про фигуру Кобзона, ярого защитника советских ценностей и одновременно мафиозного денежного мешка постсоветского периода я вообще умолчу. (Еще при Совдепии его пропагандистские песни типа «Старого марша», «Я люблю свой завод», «Пограничник» вызывали отвращение своей пропагандистской низкопробщиной. Разве что от того периода осталось «Не думай о секундах свысока»).

 

…Фильмы Никиты Михалкова я очень любил, начиная с того периода, когда учился на киноведческом факультете Киевского театрального института. Вспоминаю, как он приехал к нам на творческую встречу – молодой, успешный, вкусивший славы, полный творческих планов. К тому времени я пересмотрел «Неоконченную пьесу для механического пианино», наверное, раз пятнадцать и взирал на приехавшего мэтра как на небожителя. И, действительно, на фоне старшого поколения советских режиссеров он казался действительно глотком свежего воздуха, художником, свободным от штампов «социалистического реализма» и какой-бы то ни было идеологической и моралистической назидательности. И потому один из парадоксов эволюции Михалкова состоит в том, что будучи на современном этапе квинтэссенцией конформизма, на заре своего творчества он таковым не был!   Повторяю, он был свободным художником, склонным к фронде уже самим актом проявления своей внутренней свободы.

 

Я не буде сейчас рассуждать на тему творческой эволюции Михалкова и превращать статью в киноведческую рецензию. Что-то из его позднего творчества мне нравилось, что-то не очень (например, лобовая проповедь «русской идеи» в «Сибирском цирюльнике»). Однако при любых издержках, это были работы мастера мирового класса. Полностью согласен с В. Новодворской в оценке фильма «Цитадель». Действительно, трудно привести пример более жесткой антисталинской картины, которая шла против российского идеологического мейнстрима по возрождению культа Сталина и «вождизма» и вызвавшей гнев всей просталинской своры. Художник в этом фильме полностью победил идеолога и пропагандиста.

 

И снова возникает вопрос: «Почему этот человек по прошествии всего нескольких лет вдруг превращается в рупор путинско-киселевского агитпроппа с диким набором советских и общероссийских антизападных штампов с шовинистической истерией»? Вряд ли такой резкий поворот объясним чистой проституированностью, и фильм «Цитадель» является убедительным подтверждением этого. Глупость? Ну, уж точно, нет. Я специально перечитал манифест Никиты Михалкова «Право и Правда». Любопытный документ, который можно вполне заслуженно критиковать, однако нельзя не признать, что в идеологии «просвещенного консерватизма», которую этот документ транслирует, напрочь отсутствует экстремистский, шовинистический тон или милитаристско-реваншистский угар.

 

Если говорить о политологической составляющей «Права и Правды», то она представляет собой типичную Утопию особого «русского пути» (или «третьего пути»), свободного от штампов модернизации (как в либеральной,  так и в революционно-социалистической) и архаического охранительства. Михалковская Утопия лишена как попытки реставрации Золотого Века Прошлого, и эсхатологического пафоса строительства «светлого будущего» на «обломках старого мира». Его пафос – нейтрализация противоположности в некоей высшей (гегелевской) тотальности. Ее идеал – гармония противоположностей, а не их борьба. Именно потому весь этот проект, все его идеологемы построены на оксюморонных сочетаниях того, что в реальной жизни несочетаемо: Просвещение с его модернизационным пафосом и Традиция, Личность и Коллектив, Индивидуальная Свобода и Общее Дело, Государство и Гражданское Общество, Право (формальное и отчужденное) и Правда (внутреннее и эмоциональное ощущение Справедливости).

 

Понятно, что практическая осуществимость такого проекта в России была изначально химеричной, как, впрочем, где бы то ни было. Будучи плодом кабинетных мыслительных упражнений российской интеллигенции, она могла воплотиться в жизнь лишь в пространстве социального воображения. Однако данная утопия опиралась на давнюю русскую интеллектуальную традицию, некую среднеарифметическую смесь из Н. Данилевского, К. Леонтьева и Н. Бердяева. И потому она респектабельна по своему пафосу «золотой середины», некоей «умеренности и аккуратности».

 

В ней отсутствует проповедь насилия, экстремистская одиозность. В ней отсутствует откровенное мракобесие вроде апологетики крепостного права. (Обсуждаемые слова Михалкова о благотворной роли крепостничества в российской истории, вызвавшие такой резонанс в российских СМИ и многочисленные «опровержения» этого тезиса, оказались фейковым вбросом. Однако озабоченность вызывает не сам вброс, а тот факт, что в этот фейк поверили. Значит, подобный обскурантизм был вполне ожидаемым в свете последних заявлений господина Михалкова).

 

Да, в проекте «просвещенного консерватизма» есть мифологизированная и лживая История Государства Российского (Святая Русь – Российская Империя – СССР – РФ). Есть элементы религиозного православного фундаментализма. Однако проект «Право и Правда» выписан вполне академично и пристойно. В нем нет ни социальной психопатии, ни банальной глупости.

 

Поэтому тот факт, что его автор через три с небольшим года будет транслировать не только тезисы о «хунте», украинских «карателях», «Крымнаш», но и замшелый совдеповский миф о «героях Краснодона» и с пафосом Вышинского участвовать в травле Андрея Макаревича, то есть, будет ничем не отличаться от хитрого параноика Жириновского или искреннего психотика Охлобыстина,  мог бы вызвать удивление. Факт, что из теоретика-идеолога мэтр с мировым именем превратится в зарядного пропагандона, заурядного «работника ножа и топора» путинской пропагандистской машины. (Подобного рода пропагандоны подобны серийным убийцам, в данном случае убийцам Истины и Реальности. Они все похожи друг на друга, как счастливые семьи у Льва Толстого. От этой «серийности» не спасает ни различия в уровне культуры, ни степень таланта. Потому что в этой функции они превращаются в машины по транслированию пропагандистских клише. И все. И насколько выше любого из рашистских пропагандонов оказывается Ксения Собчак. Некогда гламурная дива, казавшаяся олицетворением пошлости, но эволюционировавшая в интересного и разностороннего деятеля шоу-бизнеса, свободная и нонконформистская, насколько порядков она, повторяю, выше туповатого Кобзона и уточненного Никиты Михалкова. Что она очень хорошо показала в своем открытом письме к последнему в защиту Андрея Макаревича).  

 

И вот эта трансформация и вызывает вопрос о своих причинах. Если не глупость, не банальное прислужничество перед властью, то что? В контексте этого вопроса мне вспомнился фильм «Статский советник», в котором Никита Сергеевич совершенно гениально сыграл начальника тайной полиции князя Пожарского. Причем сыграл настолько убедительно и здорово, что возникало ощущение, что он в каком-то смысле сыграл самого себя и в пространных монологах выразил отчасти и свои сокровенные мысли. В конце фильма Фандорин (также неплохо, хотя и заметно хуже сыгранный Меньшиковым) говорит Пожарскому: «Вы – Бес!».

 

А говорит он это потому, что у Пожарского отсутствуют какие-либо моральные ориентиры кроме «интересов России» и задачи ее спасения от революции и тупых российских бюрократов.  Во имя этой миссии и «священного служения» он готов пойти на все, на любые преступления, рассматривать людей как расходной материал в духе максимы «цель оправдывает средства». Потому-то Фандорин (наверное, втайне начитавшись Достоевского и его «Бесов») и диагностирует «бесовство» Пожарского, все хитроумные комбинации которого по степени безбрежного нигилизма являются всего лишь парафразом из интеллектуального бестселлера русской литературы.

 

Мне показалось, что собака зарыта именно там. Перейдя с языка «высокой идеологии» на язык путинской пропаганды, Михалков действовал в духе своего героя, согласно которому для «общего дела», для конечной победы России в ее противостоянии с ненавистной Америкой и ненавистной западной цивилизацией «все позволено». Он действовал в духе известной максимы стихотворения Э. Багрицкого: «Но если он скажет: «Солги», солги, Но если он скажет: «Убей!» -- Убей». Если исходить из таких макиавеллистских принципов, то всякая ложь хороша во спасение «великой России».

 

И из уст великого мастера кино льется беззастенчивая пропагандистская ахинея. Как не менее великий актер он лжет вдохновенно, выступая одновременно миссионером и одновременно чернорабочим и солдатом этой пропаганды. Он глухо угрожает Андрею Макаревичу с пожеланием закончить жизнь в своей постели, а не в шахте. И все это и вызывает мысль о бесовщине, которую усиливает еще и название авторской передачи «Бесогон». Каких «бесов» изгоняет этот знаковый медиа-экзорцист? Разумеется, это не российские наемники, воюющие в Украине и убивающие военнопленных. Это «национал-предатели» типа Макаревича и им подобным, благодаря которым Россия не кажется просто скопищем обезумевших варваров, и которые спасают честь нации в глазах всего мира.

 

Образ «Беса, изгоняющего бесов», вызывает еще одну ассоциацию. В далекую советскую эпоху, в ее славные застойные времена на центральном телевидении  велась авторская передача политического обозревателя газеты «Правда» Юрия Жукова, который, кстати, был еще и писателем, лауреатом Ленинской премии и получателем кучи орденов. Уровень писательского дарования этого советского убежденного холуя нетрудно представить, хотя я по понятным причинам ненависти в Совдепии уже в те годы такую стряпню никто не читал. Журналистские тексты Жукова были интересны полным отсутствием какой-либо мысли и даже намека на нее, а были сотканы сплошь из пропагандистских тезисов ЦК КПСС.

 

Однако авторская передача Жукова была достаточна популярна в начале 70-х благодаря своей режиссуре: ласковый елейный голос ведущего, чтение писем телезрителей и ответы на них, создающие атмосферу непринужденной беседы и диалога с советским населением. При этом данный формат был очень удобен в том смысле, что позволял транслировать и вдалбливать клише советской пропаганды, поскольку в ней обсуждались либо тексты откровенных критиков советской власти, либо тексты советских патриотов (которыми по подозрительному совпадению оказывались все авторы упомянутых писем). Первых надо было клеймить, вторых – поддерживать и приободрять. Вот и вся задача.

 

В этом плане михалковский «Бесогон» -- это калька с жуковского проекта. Те же письма «сознательных россиян», те же враги, то же шельмование инакомыслящих. (Например, Юрий Жуков очень много времени посвящал разоблачению «клеветнических измышлений» Александра Солженицына, место которого в «Бесогоне» заняли люди типа Андрея Макаревича и Ксении Собчак). Есть и отличия. Передача Жукова велась в относительно спокойное время брежневского «застоя» и стационарного состояния «холодной войны», которое к началу 70-х временно сменилось «разрядкой международной напряженности». Нарушали это спокойствие только вражеские «голоса», диссиденты, евреи, которые уезжали на «историческую родину» и общий рефрен западной пропаганды об ущемлении «прав человека в СССР». В то время еще не было нового витка «холодной войны», сбитого южнокорейского «Боинга», объявления СССР «Империей Зла», войны в Афганистане. Эта атмосфера и обусловливала благодушие ведущего, который разговаривал с телезрителями как со своими единомышленниками, которые полностью разделяют курс партии.

 

Ситуация с «Бесогоном» существенно иная. Россия все больше и больше втягивается в полномасштабную войну с Украиной, где скоро будет воевать не «ограниченный контингент» как в Афганистане, а многотысячные армады. Кроме того нависает эсхатологическая тень Третьей Мировой как «последнего боя» в вековечном столкновении цивилизаций из мрачного пророчества С. Хантингтона. И пропагандистская задача в этом контексте существенно иная. Накал страстей куда больший, градус горячее и появляющийся сталинский пафос Михалкова в нападках на «врагов народа» выглядит куда более уместным, чем убаюкивающий стиль Юрия Жукова. Нахождение на переднем краю идеологического сражения ставит перед ведущим новые задачи, с которыми может справиться лишь человек с незаурядными актерскими способностями.

 

Если Юрия Жукова за его монотонный елейный стиль мы называли между собой «Лисой Патрикеевной», то палитра Михалкова гораздо богаче: он может быть в образе пламенного трибуна, доверительного исповедника, Верховного Прокурора, религиозного миссионера. Да мало ли чего он может. Общим между телепередачей далеких семидесятых и современным «Бесогоном» является «технология приучения к мерзости». Этот термин употребил сам Михалков в выпуске передачи, посвященной опять-таки «врагу народа» Андрею Макаревичу, но, мне кажется, он сам не осознавал, до какой степени эта формула подходит к нему самому. Мерзкий проект, без всякого намека на мораль освящающий и оправдывающий все современные мерзости (от выпущенных пуль уже ставших действительно «свинцовыми») российской жизни. Это все, что можно о нем сказать. И в заключение еще скажу следующее: «Кем бы Вы ни были в Вашей прошлой жизни, каким бы художником Вы ни были, сейчас Вы – Бес. И от этого не отмоетесь уже никогда. Разве что на Страшном Суде оправдаетесь перед Всевышним «Цитаделью».