Бандера и ресентимент Моравецкого

Несмотря на кардинальные изменения, которые претерпела Украина и регион с февраля прошлого года, определенные вещи остаются неизменными. Например, параллельное с Новым годом полустихийное празднование дня рождения Степана Бандеры и недовольство по этому поводу представителей правительства Польши. В этом году оба события случились громче, чем обычно, - за Бандеру пили почти в буквальном смысле "от Сяна до Дона", а демарш премьер-министра Польши по поводу оскорбления этим фактом польской исторической памяти закончился загадочным исчезновением поста о Бандере с сайта Верховной Рады. Что закономерно оскорбило украинцев.

В этом году в Польше состоятся парламентские выборы, и правящая партия, к которой принадлежит премьер Моравецкий, рассчитывает на голоса той части польского общества, которая живет в парадигме ресентимента.

Причины лежат на поверхности. В случае украинцев факт и события войны за независимость закономерно обусловили всплеск интереса к национальным героям. В случае премьер-министра соседки и союзницы Украины в этой войне есть основания подозревать, что все значительно прагматичнее - в этом году в Польше состоятся парламентские выборы, и правящая партия, к которой принадлежит премьер, рассчитывает на голоса традиционной части польского общества. Той, которая живет, в частности, в парадигме противостояния Польши чуть ли не со всеми соседями, обоснованно или нет. Не то, чтобы таких не было в Украине, - они есть, но в реальности войны таких или не видно, или они находят пространство для самореализации.

И факт наличия такого рода аудитории - настолько значительной в соседнем государстве, чтобы до нее должен был подскакивать аж премьер-министр, побуждает присмотреться к той реальности, к которой на самом деле эта аудитория апеллирует. Что ж, поднимемся на минутку над актуальными хлопотами и перенесемся в те времена, когда Бандера совершал свои "грехи" вольные и невольные.

Жестокая национальная конкуренция была настоящим, а не декларативным фундаментальным принципом сосуществования народов Австро-Венгрии, в которой родился и рос ребенком Степан Бандера.

А это значит - в межвоенную Европу после падения империй, Австро-Венгерской, Германской и Российской. По крайней мере "бабка Австрия" в последнем периоде своего существования была настоящим ристалищем народов. Жесткая, даже жестокая национальная конкуренция была настоящим, а не декларативным фундаментальным принципом сосуществования народов "августейшего императора". Украинцы воевали с поляками, словаки, хорваты, румыны и те же украинцы - противостояли венграм. Чехи не могли договориться ни с немцами, ни с мадьярами. Немцы видели корень зла во всех славянах, а заодно и в евреях. Балканы стали образцом взаимной национальной нетерпимости еще до Первой Мировой войны.

На бытовом уровне все это выглядело просто феерично - украинец старался покупать только в магазине, где продавал украинец, равно как и поляк. Каждая национальность имела "свои" магазины, культурные учреждения, театры, читальни, школы (параллельно с государственной системой образования функционировали национальные образовательные общества), праздники, Церкви. Даже университеты - чехи добились отдельного чешского университета в Праге, украинцы несколько лет воевали за украинский университет во Львове. Обычным делом было разделение сел на "национальные" части - украинские и польские в случае Галичины. Существовал целый сложный этикет относительно смешанных межнациональных браков. В сравнительно спокойные времена инерция хорошо отлаженной имперской машины управления держала это все вместе, но войну империя не пережила.

А вот межнациональная конкуренция и конфликты - пережили во вполне жизнеспособном виде. Реалии откровенного межэтнического противоборства в разных формах стали хлебом насущным региона в период между мировыми войнами. Вторая Мировая война окончательно сломала и перемолола последние предохранители, которые держали ситуацию в рамках нормальности.

Украинско-польский конфликт продолжался до 1947 года и, как когда-то выразился один мой преподаватель, от "обмена населением" и операции "Висла" была разве та "польза", что наконец прекратился кровавый конфликт.

Из Чехословакии в тех же 1940-х годах изгнали судетских немцев. Подобным образом немцев выгнали из Польши. Словом, так боролись с империей, чтобы и духом условно имперского народа не пахло. Между тем и Польша и Чехия еще лет тридцать после развала империи делили Тешинскую Силезию. Ею распри не ограничивались - постоянным продуцентом претензий ко всем были венгры. На Балканах все утрясалось до 1990-тых - про Югославские войны с геноцидом, осадой Сараева и массовыми изнасилованиями напоминать?

Теперь сузим оптику. Для мест, где вырастал Бандера, существенное значение имел треугольник украинцы-поляки-евреи. Итак, посмотрим на опыт маленького Стефка в конкретной Галичине в контексте всего выше описанного.

Бандера и его ровесники из поражения украинской освободительной борьбы заключили, что жесткая национальная конкуренция, победитель которой волен обращаться с побежденными в соответствии с собственными интересами и пожеланиями, - это нормально, и побеждает тот, кто сильнее и ловчее, а демократия и право не работают в мире авторитарных диктатур.

Когда Степану было всего пять лет, начинается Первая Мировая война. Через местность, где он рос, фронт прокатился четыре раза - сначала летом-осенью 1914 года наступали россияне, затем весной 1915 года австрийцы гнали россиян, дальше было приближение фронта летом 1917 года, и наконец здесь гремели фронты украинско-польской войны. Причем приход каждой из сторон, за исключением украинской, сопровождался поиском нелояльных - австрийцы охотились за "ферретерами" и москвофилами, мадьяры в составе армии "августейшего императора" - за теми же категориями, россияне - за "мазепинцами", поляки - за "сознательными украинцами". Украинская Галицкая Армия была чуть ли не единственной, за которой не выросло системных "золотых ив". И вот эта Украинская Галицкая Армия проигрывает. На момент, когда ситуация более-менее нормируется, Бандере исполнилось двенадцать-тринадцать лет.

Из всей этой мешанины напрашивалось несколько неприятных для тогдашнего демократа выводов, впрочем, с точки зрения Бандеры и его ровесников, совершенно логичных. Прежде всего, жесткая национальная конкуренция, победитель которой волен обращаться с побежденными в соответствии с собственными интересами и пожеланиями, - это нормально. Второе - побеждает тот, кто сильнее и ловчее, а демократия и право не работают. Во время войны они вообще имеют очень ограниченный эффект, но дело в том, что Бандера и в целом его поколение таки действительно "родились... из пожара идей и пламени огней, лелеял нас боль по потере Украины, кормил нас гнет и гнев на врагов".

Политическая реальность межвоенной Польши отнюдь не нивелировала все негативные и антидемократические опыты. В целом польское господство в Галичине началось с многодневного еврейского погрома во Львове, в 1920-1930-х годах Галичина превратилась в вотчину "эндеков", наиболее шовинистической и экстремистской партии в польском легальном политикуме. На их совести, в частности, убийство в 1922 году первого президента Польши профессора Нарутовича, активное участие в сопровождаемой террором, грубым насилием и пытками до смерти гражданского украинского населения "пацификации" 1930 года и чуть ли не городские бои с украинцами в 1938 году, многочисленные погромы, убийства и избиения студентов и общественных деятелей других национальностей, "процентное ограничение поступления" для нацменьшинств и "лавковое гетто" для евреев.

Если взять это все во внимание, становится понятным, что на общем фоне Бандера со товарищи были, как минимум, не оригиналами. И возникает уже другой вопрос - почему все это остается без внимания немалой части польского общества, и значительной части украинцев?

А потому, что если учитывать контекст деятельности Бандеры во всей ее полноте, придется попрощаться с несколькими очень важными в целом для региона мифами. Прежде всего, придется вспомнить неприятную для многих реальность - Австро-Венгрия была империей. Достаточно либеральной, но все-таки империей. Репутацию рая земного "бабка Австрия" заслужила исключительно потому, что реалии после нее были значительно менее комфортными для всех. А об СССР, который в результате притарабанился на все наши территории после "второй тридцатилетней войны", вообще промолчим - на его фоне совершенно прилично выглядели даже третьестепенные по меркам межвоенной Европы Румыния и Балканы. Неудивительно, что в результате реалии Австро-Венгрии стали объектом мощного сентимента, сквозь лекала которого империя "августейшего императора" выглядела настоящим "золотым веком".

Ресентимент, исповедуемый частью современного польского политикума, является наследником кровавой и агрессивной деятельности ксенофобов из среды польской "эндеции" в 1920-1930-х годах, о чем этот политикум предпочитает не вспоминать.

Но, несмотря на все, в этой империи существовала негласная "табель о рангах" наций. И освободительная борьба всех бывших подданных "августейшего императора" шла бок о бок с жестким противостоянием другим порабощенным народам. Прежде всего, непосредственным соседям. Украинец мог договориться с чехом, но вряд ли с поляком. Венгр мог договориться с тем же поляком - против чехов или украинцев, что однажды и случилось в 1938-1939 годах. Итак, основной мотивацией союзов было "против кого дружим?". Причина - конкуренция между нациями за очень конкретную землю и очень конкретный ресурс. Также и поэтому континентальные империи всегда распадаются кроваво и оставляют после себя многочисленные мины в виде взаимной конкуренции между порабощенными народами. Каждый из порабощенных народов в этой схеме является для остальных, как конкурентом, так и объектом проекции - на нем можно согнать злость за все, что сделал с тобой колонизатор.

И именно эта злость и обида стали одной из причин формирования как польской эндеции, так и украинского интегрального национализма. Об "эндеции" очень метко высказался польский интеллектуал Гжегож Гауден, что она выросла из обиды мелкой польской шляхты на весь мир, который допустил распад Речи Посполитой. Территории концентрации этой мелкой шляхты частично совпадают с той частью Польши, чьих жителей более образованные и светские земляки именуют цензурными пейоративами, призванными продемонстрировать провинциальность этих территорий. И, как следствие, "застревание" в разного рода ресентиментах.

Украинский интегральный национализм, проводником которого стал Бандера, вырос также и из обиды на ежедневную демонстрацию успеха со стороны победоносных соседей - успеха за украинский счет. Это, если судить в сугубо польском ракурсе. Однако так будет неправильно, ведь истинный смысл "дня рождения Бандеры" и причина того, почему Бандера в Украине отнюдь не провинциальный объект почета, - то, что Украина и дальше борется за свою независимость. И Бандера является не чем иным, как символом этой борьбы. Когда-то, после победы над Москвой и смены поколений, возможно, Бандера станет для украинцев тем, кем для части поляков является Юзеф Пилсудский, а для евреев Менахим Бегин. Но еще не сейчас.

Специально для Еспресо.

Об авторке: Олеся Исаюк – историк, доктор гуманитарных наук, научная сотрудница Центра исследований освободительного движения и Национального музея-мемориала "Тюрьма на Лонцкого", исследовательница нацистских и советских репрессий в ХХ веке.

Редакция не всегда разделяет мнения, высказанные авторами блогов.