Целебный воздух уединения

А я решил взять его хайку за мотто к этой колонке, потому что оно точно передает диалектическое сплетение двух чувств - усталости от города и потребности уединения. Так, в целом, мы с Басё не отказываемся от людей, наоборот, любим звонкий гул общения, оживленные разговоры в товарищеском кругу за чаем, путешествия, когда встречаешь незнакомых, но если повезет, то умных и дружеских приятелей путешествия, и беседа с остроумным проводником или с отчаянным парнем, который возвращается с зоны боевых действий на Востоке, вращается широким эпическим полотном, сотканным из новых впечатлений от рассказов о пережитом, обо всем этом небудничном опыте быть человеком. Ибо, в целом, опыт каждого человека не является обычным и заурядным, надо только уметь о нем рассказать - или прислушаться. После таких встреч и разговоров колонки с ее объемом уже мало, хоть садись и начинай писать роман. Кафе и города, магазины и гостеприимные помещения друзей, невиданные еще города, пейзажи, священные места - кто бы стал отказываться от этого разнообразного богатства экстравертов, зафундованого судьбой?

Однако это общее правило, из которого существуют - чтобы не сказать "наступают" - исключения. Иногда мы все нуждаемся в уединении. Когда стихают голоса и стук вагонных колес тает в густом тумане тишины, когда ни души вокруг, и ты, отводя глаза от листа с недописанным стихотворением или от страниц любимой, годами перечитываемой книги, того же Мацуо Басе, скажем, неожиданно замечаешь то, чего почти никогда не видел в многолюдном городе. Одиночные снежинки, огромные, пушистые, что видимые дыхания ангелов кружатся за окном. Любознательная синичка заглядывает в окно: когда ты вынесешь нам пшена, ибо прежнее мы уже съели? Зимние деревья молча питают аскезу, росчерками голых веток рисуя на фоне пропитанного тишиной неба иероглифы молчание, приглашая помолчать вместе с ними.

Уединение - это возможность хорошо убрать в комнате души, пособирав нужные мысли, а ненужных лишившись. Это возможность взять гитару и спеть когда-то написанную, а потом забытую навеки, казалось, песню. Спеть ни для кого, только для себя, или, может, даже не для себя, а для самой песни, которая вынырнула из волн забвения, для пения самому себе. Помню, давным-давно в Москве, в общежитии Литературного института, я сидел так и пел песню для песни, практикуя искусство ради искусства и жизненно необходие в мегаполисах уединение и отстраненность от повсеместной и всегдашней суеты. Кто-то из однокурсников радостно открыл дверь в комнату настежь, считая, что здесь уже собралась группа и началась громкая студенческая забава, во время которой, мой дорогой друг Мацуо Басе, студенты пьют не один только чай, но и всякое сакэ. Сокурсник открыл дверь - и замер от неожиданности. Радостное "а-а-а!", которое рвалось из его груди, превратилось в потрясенное "о-о-о ..." Как признался мне потом, он никогда в жизни не видел, чтобы кто-то пел один, просто потому, что хочется, а не потому, что просят слушатели. Не помню его имени, помню только, что заходил еще несколько раз, особенно в конце сессии, прося гитару для пения в одиночестве - потому что "не выдерживаю уже всю эту Москву, зачем ее только построили на нашу голову".

Уединения вовсе не означает отречение от людей. Мы обязательно вернемся к ним после терапии пронзительным январским ветром, после путешествия к источникам силы и душевного равновесия, после вновь обретенной одинокости, однокоренных с одиночеством. Эта одинокость, вот уже же редкий цветок, снова как впервые цветет в одиночестве, опасаясь чужого, даже родного присутствия. Для того чтобы тебя навещали ангелы, надо, чтобы их никто не видел. Уже покойный, к сожалению, профессор Владимир Панченко, один из немногих в Украине, кто действительно хорошо знал и исследовал творчество Николая Зерова, говорил, что очень любит мое сравнение о вдыхании и выдыхании необходимой для дальнейшей жизни силы. Когда мы уединяемся, то набираем полную грудь целебного воздуха, преисполняемся духом, так сказать. Возвращаясь к людям, читая им, допустим, стихи, как это делаю я, или лекции, как это делал Владимир Панченко после своих длительных затворнический странствий на авто по Украине, мы выдыхаем собранное, делясь с людьми своими сокровищами. Пожалуй, именно так и создается истинная духовность, слово, несправедливо высмеянное и отвергнутое всеми этими бездуховными калифами на час. Одна фаза, вдыхание, невозможна без другого, выдыхание, это единый процесс набора и обмена собранным, информационный метаболизм.

Поэтому вслед за уединением обязательно должна поступать фаза возвращения к переполненным маршруткам и многолюдным базарам. Молчание, которого ты научился у невозмутимых зимних деревьев, меняется многоголосием. Кто-то стремится рассказать тебе новый анекдот, у кого-то сокровенные новости, прибереженные исключительно для тебя, а еще кто-то хочет вживую услышать твое новое стихотворение. Шаг за шагом, день за днем ты погружаешься все глубже в городскую круговерть, в которой не находится даже крохотного места для уединения, особенно тогда, когда ты его и не ищешь. И так будет продолжаться до тех пор, пока снова остро не ощутишь, что в груди не хватает воздуха, а твоему приятелю, Мацуо Басе, снова надоела столица. Что ж, тогда надо начинать рихтовать рюкзак!