Слово об Антониче

Тогдашняя богемная тусовка не раз собиралась у Коха, его отец, Богдан Анатольевич, актер театра Заньковецкой, был добр к непокорной молодежи, не раз участвовал в бурных застольях, с талантом, который невозможно воспроизвести, рассказывая нам как жуткие, так и бесконечно забавные истории из актерской жизни. Богдан Анатольевич прошел через фашистский концлагерь, и рассказать ему было что.

В тот вечер мы слушали песни в исполнении Виктора Морозова - бессмертную "Панну Інну" на слова Павла Тычины, "Не від того я помру..." на слова Ярослава Довгана, народную "Дубе, дубе зелений...". Последняя из упомянутых песен, аранжированная Морозовым, имела все шансы стать гимном нашего сообщества, так ее любили. Наши песни тогда распространялись не через Интернет, как сейчас. Их показывали. Так, например, как правильно надо петь "Дубе, дубе зелений..." моему близкому другу, поэту Владимиру Кашке, показал на сессии в Литературном институте Грицько Чубай. И слова песни записал на листе. А Кашка, вернувшись с сессии, научил этой песне уже нас, юных литстудийцев. Где Львов, где Москва, где Бахмач - настоящие песни, как и стихи запрещенных поэтов распространялись самиздатом, передавались из уст в уста. Ненастоящие - о молодом вдохновенном Ленине, допустим, распространялись через радио и телевидение, которые, между тем, почти никто из нашего диссидентского круга не слушал и не смотрел. Мы сами были себе собственным радио и телевидением. Мы сами были маленькой непокоренной крепостью, со всех сторон окруженной коммунистическими врагами.

В комнату вошел невысокий худощавый мужчина с длинными светлыми волосами. Я не знал, кто это, но большинство присутствующих знали, потому уважительно поздоровались с ним. Мужчина говорил тихим голосом, однако твердо и настойчиво. Он обращался к нам за помощью в проведении вечера памяти полузапрещенного поэта Антонича. Антонич, на свое счастье, не застал советской власти, но все равно попал в немилость из-за религиозных стихов, исполненых высоким светом католических молитв. Еще большим, чем религия, грехом было его восторженное воспевание подвига испанских патриотов, которые дали отпор международной красной заразе. "Слово про Альказар" стало приговором для поэтического наследия давно покойного поэта, его произведения перестали публиковать, а опрометчиво напечатанный в 1960-е годы сборник "Песня о неистребимости материи" потихоньку изымали из библиотек или перемещали в недосягаемые для простых смертных спецхранилища. Излишне и говорить, что официальные прислужники коммунистического режима, литературоведы в погонах и в штатском, не забывали ритуально оплевать стихи Антонича в случайных упоминаниях и литературоведческих исследованиях. Могила Антонича на Яновском кладбище в то время затерялась, советская власть была заинтересована в уничтожении и полном забвении мест, которые могли стать предметом почитания неблагонадежных элементов. Пели же львовские хиппи песни TheDoors и PinkFloyd в Святом Саду - так почему же украинские буржуазные националисты не могли начать читать "Слово про Альказар" на могиле поэта?

Могилу Антонича вместе со своей женой разыскал именно этот светлый человек, которого, как выяснилось, звали Игорь Калинец. Он несколько лет назад вернулся из ссылки и снова взялся за свое, то есть за антисоветскую деятельность. Отказать ему никак не могли, мы все согласились поддержать акцию. Юрий Кох нарисовал красивые приглашения, которые быстро разошлись по правильному Львову, и в день рождения Антонича - 5 октября 1987 года - возле памятника Тудору собралась большая толпа неравнодушных людей.

Мы пели песни, актеры недавно созданного Молодежного театра с выражением читали лучшие стихи Антонича, публика восторженно нас поддерживала. Может, не потому, что ей настолько уж ложились на сердце строфы одного из самых интересных украинских модернистов, а просто потому, что это была одна из немногочисленных в то время акций сопротивления навязываемой коммунистами "культуре" и идеологии. Стоит отметить, что наша акция не осталась незамеченной для всевидящего ока режима, и в следующем, 1988 году власти запретили проведение любых неофициальных культурных мероприятий, посвященных памяти Антонича.

Однако было уже поздно. Я в который раз с большим теплом вспоминаю тот мрачный, холодный октябрьский день. Потому что с него для меня начались зримые перемены. С выступлений десятка-двух молодых поэтов, певцов и актеров, которые любили свободу и поэзию, а в придачу были бесстрашными. С нарисованных тризубов на стенах старых австрийских зданий. С приветствия "Слава Украине!" С песни "Ще не вмерла Україна" под гитару в узком кругу самых близких и доверенных друзей. День рождения Антонича лично для меня стал началом сопротивления системе, которая яростно нападала на любые островки инакомыслия, пока не сломала зубы о стены нашего метафизического, песенного и стихотворного Альказара:

На морі полум'я міцне судно – незламний Альказар

в тюльпанах тисячі експльозій, в квітках, зрослих з динаміту,

в короні із картечів, очервонений, сповитий в жар,

на наших ось очах проходить прямо з дійсности до міту.

В росі вогненній миє мармурово-кам'яне обличчя,

щоб дати ще одне свідоцтво людській тузі за величнім.

(Б-И. Антонич, "Слово про Альказар", октябрь 1936).