Филипп ІІІ
Наследниками основателя франкского государства Хлодвига, скажем, были короли, которых даже их современники считали "ленивыми". Преемников Фридриха II Гогенштауфена в Германии трудно назвать даже бледными тенями этого императора. После смерти Сулеймана Великолепного османские султаны превратились в послушных марионеток в руках своих мам и жен (это время впоследствии даже назвали "женским султанатом»). А в Испании после Филиппа II началась эпоха "инфантильных Габсбургов» - получивших это прозвище за отсутствие способностей, и в конце концов и желания управлять государством.
Собственно, и сам "король-паук", как Филиппа II называли враги, догадывался, что его преемник Филипп III может не справиться с руководством унаследованной им огромной империей, над которой "никогда не заходило солнце". "Похоже, управлять будет не он, а им. Господь дал мне обширные владения, но не дал наследника", - жаловался он собственным придворным. Впрочем, в искренности этих "жалоб на Всевышнего" можно и усомниться, ведь проблема в значительной степени была создана руками самого Филиппа II.
Деспотический характер этого правителя и душная атмосфера, царившая в его семье, отнюдь не способствовали появлению энергичного преемника. Старшего сына Карла, которого отец сначала видел продолжателем своего дела, Филипп II сам фактически довел до безумия и преждевременной смерти. Напуганный младший сын Филипп всегда помнил о судьбе брата, рос молчаливым и нерешительным, поговаривали, что даже невесту для себя он выбрать не решился, согласившись с тем, что отец сделает это лучше него (впрочем, как раз в этом не было ничего удивительного, ведь его отец дважды женился на принцессах, изначально предназначенных для того же Карла). Все дети Филиппа II имели проблемы со здоровьем, в частности психическим, но в случае с принцем Филиппом грешили еще и на молочницу - в итоге, даже молочные зубы у него выпали только в 14 лет.
С другой стороны, от отца Филипп III унаследовал не только многочисленные земли - в Европе, Америке, Африке и Азии. Но и колоссальные долги, которые составляли 140 млн дукатов, и это при том, что во время правления предшественника государство трижды объявляло дефолт, последний раз - всего за несколько лет до вступления на престол Филиппа III. Это, правда, не помешало молодому монарху устроить пышную свадьбу (на невесте, которую выбрал, отец, но уже такое, как хотел он сам), что произвело довольно удручающее впечатление на испанцев, которые просто стонали от непосильных для них налогов.
Филипп III у постели отца
Долгами, впрочем, "тяжелое наследие" не исчерпывалось. Испания была истощена многочисленными войнами, которые вел "во имя веры" Филипп II - с Англией, Францией и собственными подданными в Нидерландах, которые, правда, королевскими подданными себя уже не считали. Подданные, которые оставались верными короне, были уставшие от непрерывных конфликтов и больше всего ожидали мира, полагаясь прежде всего на добрую волю нового правителя.
Первые месяцы правления Филиппа III были полны восторженных отзывов о молодом и энергичном короле, который казался воплощением надежд на перемены - на фоне предшественника, который до последнего цеплялся за власть и надеялся получить военные победы, не слишком считаясь с потерями. Затем настроения изменились. Хотя надо признать, что правитель в достаточно сжатые сроки таки добился мира почти на всех фронтах, и при нем Испания почти не воевала - этим он отличался как от отца, так и от собственного сына и преемника. Примирением с голландцами шляхта была даже недовольна, потому что считала недопустимым "прекращение войны любой ценой".
Самое большое разочарование постигло тех, кто надеялся на перемены во внутренней политике и полагался на "молодую энергию" нового монарха. Возможно, сразу после прихода к власти Филипп III и имел какие-то реформаторские намерения, но для их воплощения в жизнь у него не было ни понимания того, что на самом деле требуется государству, ни стремления разобраться в этом, ни обычного человеческого упорства. Ведение государственных дел он сразу перевел на своего ближайшего помощника (который в определенной степени также был "получен в наследство" от отца, так как ко двору был приближен именно Филиппом II), Франсиско Гомеса де Сандоваля, больше известного по полученному позже титулу герцога Лермы.
Уже в первый день правления Филипп III объявил придворным, что будет рассматривать только те бумаги, которые предоставит ему его "привадо" - именно таким был статус Сандоваля (иногда используют еще и термин "валидо", но оба слова с испанского у нас переводят все равно как "фаворит"). Фаворит получил должность камергера, а затем - право находиться в королевских покоях днем и ночью. В конце концов Филипп III предоставил подписи Сандоваля под распоряжениями ту же силу, что и собственному автографу.
Мы на самом деле не знаем, почему молодой правитель так доверял своему фавориту. Но доверял он действительно безоговорочно - еще с тех времен, когда еще не был королем. И как только Сандоваль получил рычаги управления, он позаботился, чтобы в окружении Филиппа III не было никого, кому бы он мог доверять больше. В изгнание отправили Родриго Васкеса, который возглавлял Совет Кастилии, Педро Порто-Карреро освободили от должности Великого инквизитора, столицу вынужден был покинуть даже учитель короля, архиепископ Толедо Гарса де Лояса - достаточно ему было всего один раз выразить сомнение в способностях фаворита. На освободившиеся места (а также созданные по собственной инициативе) Сандоваль сразу назначал своих ставленников - обычно из нетитулованной знати, поэтому они были обязаны своим положением всесильному "привадо". Или же вообще своих родственников. Мажордомом королевы, скажем, стал дядя фаворита - хотя у него были больные ноги, и обязанности он выполнял, не вставая со стула.
Это была настоящая приватизация власти королевским "привадо". Но замечания Лоясы самом деле были небезосновательны. Современники не раз отмечали, что в отличие от отца, который работал над документами по 14 часов в сутки, Филипп III предпочитал пирам и развлечениям (вполне, впрочем, приличным, без излишеств, говорили, что даже театральные представления король посещал, скорее, ради присутствия, а игрой актеров почти не интересовался). Понимая это, Сандоваль пытался устраивать правителю поездки по стране (хотя и не слишком далекие, скажем, Каталонию или Португалию он посетил за свое правление лишь по одному разу) - монарху льстило внимание подданных и он отвлекался от дворцовых интриг. Но и сам королевский "привадо" не любил возиться в бумагах и часто откладывал рассмотрение даже важных документов только потому, что был "не в настроении". Многие решения Сандоваль принимал "с голоса", не просчитывая стратегические или даже тактические последствия.
Едва ли не единственным исключением были решения, от которых зависело состояние самого фаворита. Жадность Сандоваля уже при его жизни вошла в легенды. И хотя король буквально "засыпал" своего "привадо" титулами, должностями, деньгами и имениями, он постоянно запускал руку в государственную казну, так сказать, по собственной инициативе. И требовал взятки. Деньги и подарки он брал не только за "проталкивания" определенных решений, но и за то, что невыгодные для просителя решения не принимались.
Настоящей "золотой жилой" для Сандоваля стал устроенный им переезд королевского двора из Мадрида в Вальядолид. А потом не менее затратное его возвращение в Мадрид, при этом фаворит умудрился продать королю уже не нужный ему дом в Вальядолиде. Подобным "неутомимым трудом" он увеличил свое состояние - не много и не мало - до 44 миллионов дукатов, что больше чем в полтора раза превышало годовые доходы всей огромной страны. И это без учета скульптур и картин, которые впоследствии стали немаленькой частью коллекции крупнейшего мадридского музея - Прадо. За это, впрочем, поклонники искусства Сандовалю могли быть даже благодарны.
Впрочем, вряд ли эти чувства разделяли подданные Филиппа III, ведь обогащение фаворита происходило на фоне ухудшения экономической ситуации в стране. И дело было не только в неблагоприятной международной конъюнктуре, но и в решениях, которые принимались тем самым Сандовалем или при его непосредственном участии. Речь идет, в частности, об открытии испанских рынков для дешевого импорта, в том числе из откровенно враждебной Англии или из Нидерландов, с которыми корона вообще находилась в состоянии войны. Поток серебра из испанских владений в Новом Свете шел мимо кармана большинства испанцев и только увеличились цены на товары первой необходимости. А казну Сандоваль пытался пополнить, чеканя медную монету и повышая налоги - и без того неподъемные для многих.
К тому же по Испании существенно ударил эпидемия 1596-1602 годов, перед которой государство оказалось совершенно беззащитным. Только в Кастилии умерли около полумиллиона человек, что сократило население края на целых 8 процентов. Нищие шли в разбойники. Даже битыми путями передвигаться по стране было опасно.
Впрочем, двор был больше озабочен не наведением порядка в государстве, а собственными доходами, балами и развлечениями. И долги знати росли даже быстрее, чем долги государства. Спасали придворных разве что новые "милости" от короля или его фаворита (не за свой счет, конечно) или же... успех в картах. Играли отчаянно, проигрывали тоже - даже король как-то проиграл за раз 100 тысяч дукатов. Впрочем, на фоне подарков, которые получал от монарха Сандоваль, и эта сумма казалась незначительной.
В конце концов, Испания вновь объявила о государственном банкротстве. Быстро нашли и виновных в проблемах. Из страны выслали морисков - потомков крещеных мусульман, среди которых было немало ремесленников и предпринимателей, богатствам которых откровенно завидовала "чистокровная" шляхта и взяточники-чиновники.
Коррупция под "высокой крышей" ослабляла Испанию, впрочем, не только изнутри. В стране, где выполнения законов можно было добиться только за деньги, а взятка открывала любые двери, трудно было сохранить любую тайну, даже государственную. Неудивительно, что агенты иностранных правительств и разведок чувствовали себя в Испании вполне свободно - до тех пор, пока они могли покупать лояльность местных чиновников. Впрочем, на это им не нужно было тратить собственные деньги - к их услугам была... испанская казна.
Это действительно напоминало анекдот. Сандоваль убеждал Филиппа III, что лояльность, например, английских чиновников, можно просто купить - и получал "на подкуп" королевскую субсидию. Часть средств, конечно, оставалась у самого Сандоваля, часть шла иностранным чиновникам, но и того, чем они делились с собственным правительством, вполне хватало на содержание шпионской сети и взятки испанцам, которые продавали английским разведчикам государственные секреты. Дипломатическую почту испанцев в Лондоне, скажем, читали иногда даже быстрее, чем в Мадриде.
Однако положить конец "правлению" Сандоваля королю десятилетиями не хватало духа. Тверже оказалась его жена. При поддержке церкви она, как могла сопротивлялась, и убеждала мужа. Иногда ставленников фаворита таки ловили на растратах и взятках. В 1606 году, например, арестовали трех членов финансового совета, которые присваивали себе (или делились с "привадо" - следствие этого не расследовало) львиную долю налоговых поступлений - говорили, что потери казны от этих сделок составили доходы казны от продажи американского серебра. За пять лет в Италию "за чрезмерное взяточничество" выслали королевского секретаря Родриго Кальдерона. Сандоваль поторопился от них, как и от многих других сообщников-коррупционеров, отмежеваться. Однако обычно пытался "заминать" громкие дела, а некоторых - и возвращать на должности.
Лишь в 1618 году король настолько "остыл" к фавориту, что дело все-таки дошло до отставки. Но для этого Сандоваля, несмотря на отсутствие у него духовного сана, назначили кардиналом (папы римские самом деле делают такие исключения, но один раз в несколько веков). А статус "привадо", почти как титул или государственную должность, получил его сын. Правда, о былой близости между королем и его первым помощником уже не могло быть и речи - новый "привадо" продержался при дворе недолго.
Впрочем, и привычки Филиппу III менять было уже трудно. Руководство государством в свои руки он так и не взял (разве что в дополнение к морискам выгнал со страны еще и цыган). А вскоре погиб. По легенде, которую распространил Франсуа де Бассомпьер, возле собственного камина. Потому что сел слишком близко к огню, и от случайной искры загорелись кружева на его одежде. Тушить пламя самому якобы считалось унижением монаршего статуса, но рядом не было никого, кому бы было разрешено хотя бы касаться лица или даже одежды правителя.
Трон унаследовал сын погибшего, Филипп IV. Чтобы успокоить возмущенную поборами шляхту, он приказал тщательно расследовать деятельность Сандоваля. Когда-то всесильный фаворит в итоге даже оплатил штраф. Вернуть в государственную казну миллион дукатов (то есть менее трех процентов от полученных в должности состояния) его заставил Гаспар де Гусман-и-Пиментель, граф Оливарес. "Привадо" нового короля.