Роман Бондарчук Если кино хорошее, то все получат от него удовольствие. Просто должно быть предложение

Я вас, Роман, решил пригласить после просмотра вашего фильма "Вулкан", который производил на меня сначала противоречивое впечатление, но в целом - полностью позитивное. Я с большим интересом посмотрел этот фильм. Но Шевченковскую премию вы получили за другие работы. За которые?

Нет, там написано, что за фильм "Вулкан", но когда надо было подавать документы на премию, то я подал и публикации и критику на документальный фильм "Диксиленд", и на фильм "Украинские шерифы".

Фильм "Вулкан" очень интересен, так как он, на мой взгляд, и сценарно (а вы были соавтором сценария), и с режиссерской точки зрения действительно очень целостный и профессиональный. Я сейчас не говорю о содержании фильма, а скорее о кинематографичности.
Очень много ваших работ вы снимаете о своей малой родине, о Херсонщине. Почему?

Ну, во-первых, я там родился и вырос, сформировался. Когда я был подростком, в самом Херсоне культурная жизнь бурлила. Там был фестиваль авангарда, был киноклуб, в котором не только показывали фильмы, но и проводили рок-концерты, литературные чтения. То есть жизнь интересная была. А когда я начал интересоваться телевидением и документальным кино, то начал ездить по области, по районам, и увидел, что жизнь там существенно отличается. Мне стало интересно как там люди живут и можно ли там жить вообще, есть ли там жизнь. Погтому что если приезжаешь из города в маленький городок, то разница радикальная. И постепенно я начал погружаться в этот мир. Я снимал маленькой камерой и собирал материал. Собственно и "Украинские шерифы" так появились, и мы стали друзьями с этими "Шерифами". И "Вулкан" - это тоже история, которая началась как документальный фильм, а затем переросла в большое кино.

Мне очень нравится тема, популяризатором которой был лауреат Нобелевской премии поляк Чеслав Милош. Он вырос в Литве, дружил со Станиславом Винцензом, который жил и вырос в украинских Карпатах. Оба они очень много говорили о так называемой семейной Европе и о малых родинах. О том, что Европа состоит из малых регионов, малых родин, которые действительно являются неповторимыми, непохожими друг на друга, но в то же время имеют то общее, что их объединяет. Мы привыкли, что малыми родинами могут быть какие-то европейские регионы, которые были когда-то частями Австро-Венгрии или Российской империи. У вас малая родина - юг Украины, Херсонщина. Каковы ее особенности, как бы вы рассказали о ней, о своей любви к ней, которой пропитаны все ваши фильмы, киевлянам, или львовянам, или франковцам?

В первую очередь - это свобода, граничащая с анархией. Это одновременно и хорошо, и плохо, но эта свобода очень заряжена энергетически. Возможно, это связано с открытым пространством, со степями. Этих людей трудно подчиниить каким-то правилам. Они интерпретируют эти правила под себя и находят свои, а те, которые им не нравятся, саботируют. Есть определенная хитруватость и есть определенная наивность - они часто не видят, что выполнение каких-то правил в долгосрочной перспективе принесет больше пользы, чем саботаж этих правил. То есть, очень свободолюбивая территория, очень гостеприимные люди с очень специфическим юмором, которые благодаря этому юмору переживают страшные вещи. Там такая концентрация абсурда и сюрреализма, что без этого юмора невозможно выжить. Мы сейчас выступаем перед зрителями, слушаем отзывы. Очень много отзывов от луганчан, которые говорят: вот мы плохо себе представляли, какие люди на Юге, а они мало чем отличаются от нас. Была одна женщина из Луганска, которая даже увидела, как ей показалось, в трейлере фильма террикон.

Я был на этом показе. Мне тоже было очень интересно. Я тогда у вас услышал реплику о Диком поле и вспомнил фильм "Дикое поле", снятый по роману Жадана "Ворошиловград", и увидел много общего во взгляде на цивилизацию. Очень много очень различного, но много такого, что где-то перекликается.

Ну, видимо, оно отражает реальность, если в двух фильмах подряд эта атмосфера присутствует.

А вы видели этот фильм?

Я видел какие-то фрагменты. Мне стыдно, но я еще вовлечен в организацию фестиваля документального кино, смотрю по 300-400 документальных фильмов в год и меня часто не хватает на фильмы игровые. И я не видел "Дикого поля".

Но если говорить о вашем фильм, который мне было интересно смотреть как украинцу, потому что я через эту работу больше узнал Украины. И один из моих товарищей заметил, что это - одна из основных функций кино. Потому что мы, живя в том или ином регионе, или занимаясь политикой в Киеве, или пытаясь принять какие-то решения, только благодаря кино сможем понять, что на самом деле в Украине происходит. И вот благодаря этому фильму мои глаза открылись на очень многие вещи.
Но вы мне говорили, что на Западе люди иначе воспринимают этот фильм. Имею в виду - в Европе.

Да. Они, может, не считывают всех контекстов. Им, в частности, не очень болит история с нашими правоохранительными органами,которые где-то реформировались, а где-то - не очень. История с плохим бензином, которым до сих пор можно заправиться и где-то среди степи сломать машину, для них, скорее, какая-то сказочная реальность. Отчасти так оно и есть. Конечно, фильм - это некий сборник историй из разных мест. У нас нет названий, нет имен. Это в определенной степени вымышленная история.

Она в некоторой степени сюрреалистическая. Для тех, кто не видел фильм, расскажу, что группа работников ОБСЕ на джипе отправляется на линию между Украиной и оккупированным Крымом и пропадает. И все их ищут, но никто их не замечает и не видит. И герою объясняют, что здесь можно потеряться и никто тебя не будет искать. Иногда это кажется абсурдом, ведь такое невозможно в цивилизованном мире. Вас, например, спрашивали: почему главный герой никогда не звонит жене? И очень много таких "почему". Ответы важны были для фильма? Считаете ли вы, что мы живем в такой реальности, когда то, что для многих кажется важным, на самом деле может выглядеть совсем иначе?

Ну, этот герой, в принципе, не очень деятельный человек. Он пытается действовать по инструкции, согласно тому тренингу, который он прошел, наверно, в Киеве. И он пытается звонить, но там нет покрытия Киевстара. Он делает несколько попыток позвонить, а дальше его затягивает история, из которой он не может выбраться. И ему уже не приходится думать об этих вещах, он начинает паниковать. И чем большие он прилагает усилия, чтобы оттуда выбраться, тем больше его засасывает эта реальность. Такая у него судьба.

Но вы оттуда выбрались. Вы уехали из Херсона в Киев, вы учились в мастерской Юрия Ильенко в университете Карпенко-Карого, вы - один из вдохновителей и организаторов фантастического фестиваля за права человека "Docudays", куда приезжают очень прогрессивные люди, прогрессивная молодежь со всего мира. Это некий флагман нашего движения к европейским ценностям. Для ваших героев, для этих парней, которые режут колеса автобуса, которые приходят из другого села нападать на других, непонятно пчему, не хотят оттуда выезжать (по сюжету фильма, - ред.)... Вы так далеко от них оторвались. Они оттуда могут каким-то образом выбраться? Или пусть они там остаются? Ваши ощущения?

Мне кажется, что у них просто горизонт перспектив, которыми они мыслят, очень короткий. То есть, они видят в своей жизни этот рынок придорожный, на котором можно торговать, или его охранять, видят эти фермерские хозяйства, где можно работать. Но представить себе, что можно куда-то уехать дальше и как-то себя проявить... У нас снимались ребята очень одаренные. Я предлагал сделать им рекомендацию, потому что есть уже эпизодическая роль, есть органика существования в кадре... Они говорят: нет, это надо куда-то ехать, сдавать какие-то экзамены... Они работают в охранной фирме, которая стережет рапс и подсолнухи. Они сидят ночью в лесопосадке и ждут комбайна, который может приехать от конкурирующего фермера и за ночь скосить это поле. Если скосит - то уже нельзя ничего доказать. А если они этот комбайн подстерегут, то будут бросать в него камни, бить палками, даже жечь, чтобы он больше не приезжал. И это такая архаичная история, которая напоминает каких-то динозавров, охотников... Они сами этот комбайн называют привидением, говорят: будем ждать комбайн-призрак. Мне кажется, что если бы им еще в школе приводили художника, композитора, пилота, просто давали какие-то перспективы, кем еще можно стать, они бы больше вокруг себя видели.

Это состояние общества такое? Мне всегда интересно. Ну, и это ведь избиратели, которые делают тот или иной выбор, исходя из своего мировоззрения. И когда в Киеве мы говорим об огромном прогрессе в Европу, к европейским ценностям... У меня возникает вопрос: мы можем этих людей оттуда вытащить? Украина может стать европейской страной, какими стали другие страны, имевшие схожие проблемы, как Польша, например? Ведь сейчас такого нигде нет.

Я все же верю в силу образов и в силу мифов. И мне кажется, что их надо производить гораздо больше. Гораздо больше смотреть на самих себя: почему коррупция - это плохо, почему приспособленчество - это плохо, почему мы не видим перспектив, которые у нас перед носом и почему мы не можем объединиться ради достижения. Думаю, если мы начнем говорить на эти сложные темы, находить решения и в принципе начнем формировать критическое мышление у людей, то шансов выбраться гораздо больше. Мы делали в Новой Каховке предпремьерный показ и пригласили всех, кто снимался в кино, кто нам помогал. Часть людей просто дождались своего появления в кадре и пошли по своим делам. Я чувствую, что даже нет привычки ходить в кино и смотреть. Они реагируют, как во времена Люмьеров на "Прибытие поезда": видят какую-то ситуацию и видят, что у них там, например, в сельском клубе треснувшая стена. И руководитель этого клуба говорит: да мы ее уже заштукатурили, зачем вы треснувшую показываете. Но те, кто остался на обсуждение, спрашивали, как жить лучше и что для этого изменить. Осталось 40-50 чеовек из 300, но эти люди говорят о том, что их достала  безответственность, что они хотят услышать, как это изменить.

Фестиваль, который вы сделали, "Docudays", он был в определенной степени оппозиционным во времена Януковича.

Ну, мы всегда делали одно и то же. Просто менялись взгляды на него.

Этот фестиваль сделал очень много для сознания многих молодых людей в Киеве. Кстати, вы себя воспринимаете больше документалистом, или режиссером художественного кино? Потому что когда игровые фильмы снимают документалисты, это очень часто заметно.

Я, конечно, вдохновляюсь реальностью, а игровое кино не получается сделать так чисто, как документальное. Поэтому приходится как-то комбинировать факты, что-то придумывать, привносить. Но мне нравится, когда в кадре происходит нечто такое, чего мы не планировали. Мне нравится брать непрофессиональных актеров вместе с профессиональными. Тогда есть какой-то камертон: вот есть какой-то дядя, водитель автобуса, которого мы поставили в кадр, и я вижу, как с ним сосуществуют мои актеры и могу как-то это сопоставить и провести так, чтобы они не очень отличались. То есть, мне нравится этот гибридный способ работы. Но, вместе с тем, мне очень нравятся документальные фильмы, потому что они питают тебя, дают возможность знакомиться с людьми, слышать их истории... Обычно после работы над документальным фильмом остается так много сценарного материала, что хочется сразу сесть и написать какую-то игровую историю.

Мне все время хочется вас спросить и о каких-то социальных вещах, и о самом фильме, потому что он очень интересный и его стоит посмотреть.

Лучше посмотреть, пока он идет в кинотеатрах, потому что фильм - широкоформатный.

Хочу, чтобы вы сказали несколько слов об актерах. Я так понял, что один из исполнителей главных ролей - не является профессиональным актером, а второй - очень известный актер, которого мы видели в "Киборгах" и который там всех поразил своей игрой. Он там играл того деда из Миргорода.

Его зовут Виктор Жданов и я очень счастлив, что мы познакомились и он сыграл одну из главных ролей. Он сам родом из Херсона, работал в херсонском театре. Затем судьба его завела в донецкий театр, где он был ведущим актером. Кстати, они там играли спектакли на украинском языке, когда уже шли бои за донецкий аэропорт. Он довольно поздно выехал оттуда и в Киеве сейчас работает в Театре на Левом берегу. Когда мы встретились, мы даже не очень читали текст. Я увидел Виктора и понял, что это лицо,которое я мысленно видел сто раз. Я услышал южноукраинский говор, мы начали вспоминать какие-то смешные истории... И дальше мы уже под Виктора подбирали других актеров. А Сергей Степанский... В принципе, это было экспериментальное решение. В какой-то момент я понял, что надо искать человека, которого я хорошо знаю, и где бы это не было профессией, а было бы в глазах. Это рискованно, потому что когда ты говоришь "нет, вы не подошли" актеру - это часть его профессии, а когда нужно сказать другу - это совсем другое.

А Сергей - ваш друг?

Мы вместе учились в институте. Он звукорежиссер, мы давно знакомы. Но у него очень хорошо получилось.

Но вы искали типаж. Лукас, хоть и украинец, но работает в ОБСЕ и даже внешне отличается от тех людей, которых вы там снимали. Действительно, он выглядит каким-то немцем, его даже подозревают, что он немец.

Он из другого теста. Мы так и хотели, чтобы он был "белая кожа, хорошая рубашка" и в принципе пренебрежительное восприятия местных жителей. Он просто наблюдатель. А хотелось именно такого человека погрузить в местную жизнь, дать хорошую взбучку, чтобы он почувствовал, как живут люди в маленьких городках.

На обсуждении вашего фильма вам говорили, что это, может, фильм скорее фестивальный, чем зрительный. Хотя он находится где-то на грани между кино авторским и популярным. Потому что есть интересная драматическая история, есть логичный сценарий, но в то же время это не выглядит как типичный боевик или триллер. Вы в большей степени авторское кино делали, или массовое зрительское?

Мне не нравится это разделение. В 70-х годах Бергман был абсолютно популярным режиссером, стояли очереди на его фильмы. На "Крестного отца" Скорсезе невозможно было достать билеты. Феллини вообще был любимцем публики. Я считаю, что если кино хорошее, то все получат от него удовольствие. Просто должно быть предложение. Я сейчас понимаю проблему, как такую, что был огромный перерыв, не было украинских фильмов. Люди просто потеряли привычку смотреть украинские драмы. На комедии еще как-то ходят, любят, а нишу драмы заполнили иностранные фильмы. И нам, чтобы вернуть привычку и доверие к тому, что может быть наше хорошее кино, надо не один год работать.

Как вы оцениваете послемайданный период? Вы чувствуете, что украинское кино по крайней мере начало производиться? Этот процесс ощутим для вас, как для человека, который этим занимался и раньше, до Майдана?

Безусловно. Потому что свои документальные фильмы я делал без украинских денег. Вообще система в принципе была закрыта, и было непонятно как в нее войти. Тогда мы с моей женой и соавтором и продюсером фильмов решили, что будем ездить по европейским рынкам, будем учиться, презентовать проекты, чтобы как-то войти в индустрию, которая работает, потому что здесь она не работала. Так появились "Украинские шерифы". Там более 15 европейских каналов финансировали, а основным заказчиком был франко-германский канал ArteCDF. Это был очень важный шаг, потому что мы получили какие-то продюсерские навыки и умение четко объяснять свою идею. Мы познакомились с профессионалами, которые научили нас универсальному языку, который будет понятен во всех странах.
С игровым кино этот номер не проходит, потому что оно значительно дороже документального. Без помощи государства, просто как знака того, что здесь это кому-то нужно и в это верят, найти деньги где-то в мире практически невозможно. И мы никогда не сняли бы "Вулкан", если бы не было фьюченгов Госкино, и когда они появились все стало намного проще и комфортнее. Этот сценарий давно был написан, но снять фильм мы смогли только благодаря этой поддержке. Я считаю, что очень важно продолжать финансирование и даже увеличивать объемы производства украинских фильмов. Количество перейдет в качество. Люди уже эволюционируют, учатся, находят копродюсеров, налаживают украинскую индустрию кино. Но есть еще одна проблема, с которой я столкнулся. Очень трудно собрать группу профессионалов. Ты приходишь к бутафору (а их в Киеве два-три работающих), а у них совершенно американские цены на их изделия. Нам нужны были резиновые лопаты, которыми можно было бы бить по голове, какие-то грабли, мечи и тому подобное. Ты говоришь: мне нужны такие и такие вещи. А бутафор отвечает: это будет стоить столько-то, иначе мне невыгодно, это штучный товар, у меня нет потока. Найти художников, найти людей, которые тянут на себе все это производство, очень сложно. Они идут в другие профессии: делают ремонты, дизайн ресторанов. Ты говоришь: пошли делать кино. а они отвечают: ты сейчас придешь, а потом три года работы не будет, мы этого себе позволить не можем. То есть, чтобы наше кино становилось лучше, нам надо, чтобы люди могли выживать, занимаясь своей профессией.

А сейчас это появляется?

Сейчас появляется шанс на это. Я думаю, что мы бы тогда могли делать вдвое больше фильмов вдвое лучшего качества.

Документальных фильмов на "Docudays" больше становится в последнее время?

Безусловно больше. И большинство из них делаются при поддержке государства.

Если сравнивать их качество с фильмами других, европейских стран. Как вам кажется, чего нам еще не хватает, чему еще мы должны учиться?

Год на год не приходится. Бывают урожайные годы, бывают неурожайные, но если 5-6 лет назад мы не могли найти даже одного фильма, чтобы включить его в международную программу, то сейчас это совершенно не проблема. У нас есть выбор, есть отдельно украинская конкурсная программа, делаем внеконкурсную украинскую программу. То есть, это чувствуется и это безусловный прогресс во всех отношениях. И еще очень важный маркер: мы сделали профессиональную секцию на "Docudays" и привозим фестивальных подборщиков, дистрибьюторов, международных продюсеров, редакторов каналов и показываем им те фильмы, которые сейчас в процессе производства. То есть, они еще не завершены, но у режиссеров уже есть по 20 минут, чтобы показать монтаж. И люди начали приезжать, хотя еще года четыре назад Украина была для них неинтересна. Сейчас они приезжают, консультируют и даже входят в какие-то проекты.

Вы упоминали о том, что копродюсером, финансистом вашего фильма была компания ArteCDF. Это публичное телевидение. Это означает, что фильм увидело большое количество людей, которые смотрят этот канал. Есть ли в Украине такие площадки, где можно было бы посмотреть это кино? Очевидно, что попасть этим фильмам в кинозалы не так легко. Дистрибьюторские компании не всегда легко дают место даже игровым украинским фильмам. А вот документальное кино... В Европе существует система общественного телевидения, различные альтернативные источники, когда это кино может дойти до зрителя. У нас ощущается нехватка такого?

Ощущается нехватка средств у телеканалов для приобретения этих фильмов.

Но вы говорите о нехватке средств у коммерческих каналов, которые находят деньги на производство больших шоу, так что все относительно. А эти фильмы покупают обычно компании публичные. У нас есть публичное телевидение - Общественное вещание, которое пока не имеет возможности продюсировать и покупать такие фильмы.

Я плохо знаю эту кухню. Знаю, что есть интернет-каналы, которые показывают много документального кино. Они вещают в интернете и по спутнику. И когда говорят, что это неинтересно, они показывают цифры своих просмотров. И там очень хорошие цифры.

Это в разных странах поддерживает и финансирует общественное вещание.

Мне бы хотелось, чтобы в Украине это тоже как-то развивалось. Мне кажется, что у нас надо как-то решать проблему финансовую. Ведь все не считают бесплатный просмотр воровством. Даже журналисты спрашивают: а почему мы не нашли ваш фильм на YouTube? А я отвечаю: и очень хорошо, что не нашли, значит есть шанс, что люди посмотрят его должным образом и в хорошем качестве. Но эта проблема не будет решена, пока у нас не появится достойного онлайн-кинотеатра, где можно будет за 10-20 гривен посмотреть этот фильм. Потому что все ждут, когда он появится на пиратских сайтах.