Стас Жирков: "Театр перестает быть элитарным. Если люди нуждаются в фаст-фуде, пусть будет фаст-фуд"

Вы, видимо, очень блатной художественный руководитель, если вам отдали такое место и такой театр, центрее которого просто не существует, так?

Знаете, мне очень смешно, когда меня люди спрашивают, что наверное у меня кто-то есть в Верховной Раде – или мама, или папа, или дед с бабой там когда-то были... Я первое время, где-то с год, когда возглавил театр, говорил: да нет, вы что, а теперь уже говорю: да, и теща тоже. То есть мне трудно объяснять людям, что их парадигма жизни не совпадает с моей, и что можно в нашей стране что-то сделать без каких-то связей – просто своей работой, на своем желании и на своей команде, которая со мной.

Но на самом деле у вас маленький театр в небольшом уютном подвальчике – действительно на Печерске, в центре Киева, о котором действительно много пишут и много говорят. Вам неинтересно было идти на какие-то большие сцены, крупные площадки, или молодому режиссеру туда трудно пробиться?

Ну, прежде всего надо разделить меня как художественного руководителя и директора, и меня как режиссера. Как режиссер я удовлетворяю свои потребности и в Молодом театре, и в новопостроенном Театре на Подоле, и во Франковске. мне этого более чем хватает. Как художественный руководитель и директор, я понимаю, что театр «Золотые ворота» существует 38 лет и это первое помещение, которое ему дали. То есть предыдущие 35 или 36 лет театр "Золотые ворота" был без помещения.

Это был муниципальный театр, когда-то это был Театр поэзии, у него были свои какие-то знаменательные события. Например, там начинала свой творческий путь Рима Зюбина, играл покойный Валентин Шестопалов, много известных актеров начинали там свой путь или сотрудничали с театром и Валерий Петрович Пацунов, который был первым и единственным художественным руководителем до меня, многое сделал. Они выезжали на международные фестивали, но где-то с конца девяностых – начала нулевых театр, к сожалению, дошел до того, что люди уже говорили: театр "Золотые ворота", что это за театр "Золотые ворота"?

И действительно, наша команда была призвана, чтобы сделать то, о чем вы говорите. Конечно, мы хотим новое помещение. После того как я поставил спектакль "Девушка с мишкой" в Театре на Подоле – а там действительно новое помещение просто фантастическое, конечно мы тоже хотим и такое помещение, и лучшее... Но я понимаю имеющиеся возможности городского департамента культуры. Поэтому мы будем ждать и отрабатывать по максимуму возможности, которые есть у этого помещения.

Ваши спектакли – очень резонансные. Как вы выбираете драматургию?

Очень по-разному. Скажу банально: важно, чтобы драматургия в меня "заходила". Ты должен прочитать текст "одним заходом" – от начала до конца. И когда читаешь, то ставишь в тексте галочки: здесь я засмеялся, тут я заплакал... И вот когда этих галочек набегает много, ты понимаешь, что этот текст в тебя "попадает". А поскольку я понимаю, что я, в принципе, похож на какую-то часть моего поколения, то я понимаю, что текст заинтересует многих. Ну и есть такое выражение, что "я не могу не поставить" этот текст – он тоже совпадает с моим. Много читаю современной драматургии, потому что где-то 95 процентов моих спектаклей – современная драматургия. Много читаю современной прозы, то есть стараюсь все время быть в поиске, но принципиально работаю с современной драматургией.

Почему вы вообще решили всем этим заняться? Как это произошло?

На самом деле это, конечно, прикол. Я до того как поступил на актерский факультет ни разу не был в театре.

Как это?

Ну так! Я парень из Черноморска. Это город под Одессой, который раньше назывался Ильичевск. У нас там нет театра. Ну мы выезжали с классом в Театр оперы и балета. Ну для меня это было обнять одноклассницу и шутить над балериной. Правда я в то время играл в КВН, был капитаном школьной команды – ну и как-то подумал, что прикольно было бы поступить. А когда уже поступил – то понял, что такое театр и по-настоящему в него влюбился, понял, что это может стать интересным для меня делом.

То есть тяга к актерству у вас – от КВН.

Да, абсолютно. И практически весь 10-й и 11-й класс я только тем и занимался, что читал, играл в компьютерные игры и придумывал шутки для команды.

А образование вам нравилась здесь? Потому что на самом деле очень критикуют наше театральное и кинематографическое образование.

Ну, у меня же не было выбора. И я ведь не поступил в Карпенко-Карого (Киевский Национальный университет театра, кино и телевидения имени И. К.Карпенко-Карого, – ред.), я учился в Университете культуры. Но я доволен этим, потому что мои преподаватели – Петр Иванович Ильченко и Катерина Валентиновна Пивоварова – они дали нам максимальную свободу и в то же время очень много нам рассказывали. Оба они – практики, а это самая большая проблема театрального образования.

А это тоже странно. Потому что вы тутстереотипы немножко ломаете. Ведь к институту Поплавского, как люди его называют, многие очень скептически относится.

Я думаю, что мое поколение и те, кто уже шли за нами, мы этот стереотип сломали. Потому что там есть и Влада Билозоренко, и Иван Урывский, и Дима Олейник – это актеры и режиссеры, которые сейчас создают новое поколение. И мне кажется, что сейчас такого предвзятого отношения, как даже в те времена, когда я заканчивал вуз, уже нет. Сейчас уже нет такого, что актеров из университета культуры в театрах даже прослушивать отказывались. И я думаю, что наши примеры позволяют понять, что не имеет значения, где ты учишься – в Харькове, во Львове... У нас нет одного театрального вуза. У нас есть разные учителя. И самое главное, лучше, чтобы учитель был практиком.

Вы создаете украинский театр, хотя сами из-под Одессы, из города, который, как я подозреваю, в основном был русскоязычным и остается таким. А почему вы решили создавать именно украинский театр? Потому что волею судьбы оказались в Киеве, или это был какой-то другой выбор?

Я не знаю как это происходит. Дело в том, что я где-то с шестого класса знал, что буду жить в Киеве. Я занимался спортивными бальными танцами, приезжал сюда на конкурс и решил для себя, что обязательно буду жить в Киеве. Я влюбился в этот город и довольно часто, почти каждый год здесь бывал.

Но ведь Киев – двуязычный город. Вы могли идти в театр русской драмы и что-то делать там.

Для меня всегда было бесспорно, что на сцене должен быть украинский язык. Это может быть суржик, несуржик, может быть двуязычная история российско-украинская, английская и пр., но это сто процентов должна быть украинская основа. Уже потом я начал понимать (у мамы родственники из Винницкой области), что где-то там оно было и я от этого не могу никуда уйти, меня это цепляет. Это при том, что родился я в Уфе, это Россия, и до пяти лет я жил там. Но когда еще до войны я неделю провел в Москве, меня там раздражало абсолютно все: как люди говорят, названия станций метро...

Может вы просто не привыкли к этому...

Может. Но еще тогда, на 4-5 курсе я точно понял, что мы абсолютно разные и мне, грубо говоря, точно не туда. Ну и плюс то, что мой преподаватель – Петр Иванович Ильченко – режиссер театра им. Ивана Франко, и я много времени проводил за кулисами этого театра, смотрел спектакли по несколько раз. И как я после этого могу говорить о русской драме?

Знаете, люди старшего поколения, они воспитывались на российском театре, потому что от другого театра практически были отрезаны и языковым барьером, и телевизионным, потому что этого никто не показывал, и стеной на нашей западной границе. Сейчас всего этого нет. И вот когда вы смотрите на зарубежные драматургию и театральное искусство, для вас русское искусство – это великое театральное искусство, или вы больше смотрите и берете пример с каких-то западных тенденций?

Мне повезло: два своих спектакля я поставил в Германии. И это был опыт, который меня очень сильно изменил. Потому что немецкий театр является сильнейшим в Европе. Я это могу вам точно сказать, и это многие эксперты скажут. Я после этого стал шире смотреть на искусство, понимать какие-то другие подходы к театру, к актерам, к менеджменту. И мы это начали сразу делать в театре "Золотые ворота".

Что же касается русского искусства... Понимаете, те деньги, которые они тратят на пропаганду – это огромные средства. Ну вот, например, ставя спектакль, за пять недель я увидел три документальные фильмы о России на одном из центральных немецких каналов. То есть, я понимаю, что мы просто проигрываем информационную войну, проигрываем, как говорится, всухую. И я понимаю, что порой мы не умеем использовать даже то, что нам дается. Ну вот, например, моя постановка в Магдебурге –это ведь прекрасный и бесплатный шанс для нашего посольства в Германии сделать промоцию Украины. Но они даже не могут приехать на спектакль. Поэтому я понимаю, что этот механизм не срабатывает.

А вы на каком языке ставили?

Ну первый спектакль – на немецком.

Вы говорите по-немецки?

Я говорю на английском, поэтому с актерами мы общались на английском, но я неплохо понимаю немецкий, плюс был переводчик. А второй спектакль мы уже делали в ко-продукции, поэтому там был одна киевская актриса, один львовский актер и один немецкий. И это был спектакль на немецком, украинском, английском и русском языках, то есть он в таком уже полифоническом режиме был.

А первый спектакль был на немецком языке?

Да. Это была пьеса Павла Арье, которая у нас называется "Сталкеры", а у них – "В начале или в конце времен".

И вы ее ставили с немецкими актерами?

Да.

И как они вас воспринимали как режиссера? Они же сравнивали с опытом работы со своими режиссерами?

Ну, это мое отношение и возможно сейчас на меня кто-то обидится, но мы для них – как Папуа–Новая Гвинея. Они о нас почти ничего не знают. Все эти истории, что, мол, украинская культура известна в мире – ничего этого нет. И этот факт надо принять не обижаясь и идти дальше, создавая эту новую украинскую культуру со всеми этими крутыми фактами, которые у нас там есть.

Конечно, они сначала немного удивлялись, потому что стиль работы совсем другой. Но как-то мы приспособились и затем стали большими друзьями, и когда я уже второй раз приезжал, то мы прекрасно общались. Но ломка эта была, потому что там совсем другие методы работы. Самое главное, что ты постоянно должен работать в команде. То есть, у них после Второй мировой войны выработался этот механизм, что нет одного какого-то человека, которому я полностью доверяю – ты все должен проверять через команду. И у них постоянно эта система встреч: ты должен с художниками отдельно встретиться, отдельно еще с кем-то – все время какие-то встречи, обсуждения и тому подобное. И я только потом понял, как это на самом деле круто работает.

У вас есть спектакль "Слава героям". Это вы выбрали эту пьесу для постановки?

Да. Это был такой момент, когда я поставил "Сталкеров", начал ставить другой спектакль и понял, что я еще хочу "поплавать" в драматургии Павла Арье. И в это время попала мне в руки его книга. Я когда-то уже читал эту пьесу, но тогда она мне не "зашла", потому что я не понимал как делать этих дедов, чтобы сохранилась эта идентичность. А мы тогда как раз наладили очень хорошие отношения с Ростиславом Держипильским и с театром Ивано-Франковским, и я понял: так вот же выход, надо делать эту историю на два театра. И тогда оно закрутилось, и практически четыре месяца мы жили между двумя городами, репетировали в поезде... Это был просто сумасшедший момент, но все же удалось и уже два года спектакль на аншлаге – вот сейчас будут спектакли, так билетов уже нет.

Вам близка эта тема, или вы просто думали, что эта тема будет близка вашему зрителю и подходили к ней маркетингово?

Мне этот момент был интересен именно с точки зрения изучения. Потому что когда мы учились, нам об этом вообще ничего не рассказывали – о воинах УПА, об этом так сказать "конфликте". Поэтому мне самому было интересно изучить эту историю. Я начал смотреть документальное кино, мы познакомились с Вятровичем, мы много общались. Поэтому для меня это было некое погружение. И для меня основным моментом был этот – что мне снова будет интересно. Потому что со "Сталкерами" мне было интересно изучать эту историю, работать с Ирмой Витовской, с Павлом (Арье, – ред.)

Что для вас главное в выборе пьесы? Кинематографичность, интересная история, парадоксальность? Потому что на самом деле ваши постановки – они разные. Некоторые, я бы не сказал, что попса, они глубокие, но рассчитаны на широкого зрителя, поднимают те конфликты, которые лежат на поверхности, а некоторые – значительно глубже.

Очень по-разному. Я ничего не имею против попсы. Я не из тех «деятелей искусств», которые рассматривают театр, как что-то более высокое, чем, скажем, популярная музыка. Для меня самое важное, что театр сейчас выходит из тени. То есть, театр перестает быть чем-то элитарным, не для всех, что не все понимают. Театр должен понимать, что он для всех. Если сейчас люди нуждаются в фаст-фуде, пусть будет в репертуаре фаст-фуд. Но качественный. То есть не Рэй Куни, как в Театре русской драмы, а что-то современнее, интереснее.

А в Национальном театре русской драмы, кажется, полные залы. Правда, я там давно не был, но когда-то так было.

Ну, загоняя людей автобусами из области, мы тоже можем сделать полные залы в любом помещении. Не забывайте, какой у них бюджет, какие есть маркетинговые возможности, да еще и такое помещение в центре города и возможность там повесить любые баннеры – ну, я тоже смогу собирать полные залы. Конечно, я понимаю, что может сейчас не очень хорошо выгляжу, критикуя коллег, но...

Это два разных подхода и две разные школы. То есть, есть театр старой школы, некий постсоветский театр со своими плюсами и минусами, а есть современная драматургия, современные театры, такие как ваш, например. А есть еще и разные пограничные формы, которых много, которые между первыми и вторыми ищут себя. Но это – разные подходы к театру. У вас подход к театру, я бы даже сказал продюсерский.

Правильно! Театр должен переходить на эти темы. Каждая новая постановка – это как бы новый проект, который надо продюсировать. И именно по такому принципу работает, например, немецкий театр. Там каждая новая постановка – это как бы мини-театр в театре, и там есть свой механизм, как это работает. Как они это видят. Я, например, не понимаю, куда движется этот театр, а я должен это понимать его позиции и тому подобное. Например, как в том же Берлине. Там Фольксбюне – это театр, который концентрируется на Восточной Европе, Шаубюне – это театр для бюргеров, самый модный, в который невозможно достать билеты. Я хочу, чтобы у каждого театра было свое лицо, понимаете? И чтобы они были интереснее, чем сейчас.

Ну вот вы говорите, чтобы у каждого театра было свое лицо. Какое лицо у вашего театра?

Лицо моего театра? Оно, конечно, молодое. Оно дерзкое. Оно для кого-то попсовое, а для кого-то – наоборот, непонятное. Но оно точно живое. Я уверен, что не будет такого спектакля, где зритель сказал бы: ну... что-то такое... То есть оно или возмущает, или восхищает и так далее. Я верю, что нет ни одного из наших спектаклей, которому нечего сказать, который оставит равнодушным. Ну мне, по крайней мере, так кажется и хочется в это верить. И я точно знаю, что актеры готовы умирать на этой сцене и ни одного спектакля с холодным носом они не играют, это я точно знаю.

У вас актеры работают в штате?

У нас семнадцать штатных актеров и есть актеры, которых мы приглашаем.

А штатные актеры – они уже были, когда вы пришли, или это люди, которых вы пригласили?

Нет, вся команда театра «Золотые ворота» была создана четыре года назад. Но есть люди, с которыми мы идем немного более длинный путь, потому что до государственного театра «Золотые ворота» был Независимый театр «Открытый взгляд» и там родились даже некоторые спектакли, которые и сейчас есть в репертуаре. Например, «Наташина мечта» – спектакль, родившийся именно там, за который я получил Пектораль за дебют (Киевская пектораль – премия Украины в области театрального искусства, основанная в 1992 году, – ред.) И художественный руководитель того театра Ксения Ромашенко работает сейчас в театре «Золотые ворота», она – моя правая рука. И много принципов, которые были выработаны там, они есть и здесь.

Мы сегодня видим в Украине кинематографический взрыв. По крайней мере, снимается очень много. Может, еще не все такого качества, как хотелось бы, но среди того, что снимается, уже появляются фильмы, за которые не стыдно. Это каким-то образом влияет на театральную жизнь?

Абсолютно. Во-первых, я могу это сказать, у нас появляются очень известные актеры. Я боюсь слова «звезда», но его тут можно использовать. И это слава Богу, потому что раньше, принимая какой-то большой материал ты искал известное лицо, а были только люди, которые уже десять лет являются теми «известными лицами», новых не было. А сегодня появляются новые. Плюс это хорошая возможность для театральных режиссеров попробовать себя в кинематографе.

А что происходит с самим театром сейчас? От чего он зависим? От рынка, от дотаций, от финансирования? Есть какое-то развитие театральное, или, фактически, театральная жизнь в государстве застыла на том уровне, как было десять лет назад?

Нет, не застыла. За последние пять-семь лет многое изменилось. Во-первых, выросло новое поколение режиссеров, к которому я себя отношу тоже.

А сколько вам лет?

Тридцать один. У нас меняются художественные руководители и я тоже один из них. Пока что нет системности. Самая главная проблема в том, что каждый театр работает так, как он это видит, как чувствует. И нет даже внутренней, технической единой системы работы. А она должна быть, как есть, например, в том же немецком театре. Это самая главная проблема. И сейчас все зависит от личностей. Как, собственно, все в нашей стране. Приходит хороший директор на завод – завод начинает работать, никто не ворует и так далее. То же самое происходит в украинском театре. Но точно все это происходит ярче и интереснее, чем пять-семь лет назад. У нас практически во всех театрах полные залы. У нас появляются проекты, которые во многом становятся культовыми, на которые билеты нельзя купить на два-три месяца вперед.

Например?

Да хоть бы те же «Сталкеры», «Слава героям». В Молодом театре – «Четвертая сестра», которая появилась значительно раньше, но на которую до сих пор трудно достать билеты. Итак, театр сейчас, как говорится, на хайпе, на волне. Этим надо пользоваться. Кстати, насчет Киева. У нас поменялся департамент культуры (директором стала Диана Попова), и это для меня большие партнеры. Это уже не позиция «сверху–вниз», когда я им что-то должен делать, а позиция партнерства, когда выделяются средства на оборудование, на ремонт, а ведь материальная база для театра – вещь чрезвычайно важная, потому что позволяет делать новые проекты, даже международные. Кстати, все наши международные проекты поддержаны департаментом культуры. Для меня это – хороший пример: пришли новые, молодые люди и делают доброе дело.

Вы следите за театральной жизнью вне Киева? Что происходит в других городах Украины? Вот вы ходили в оперный театр, чтобы обнять девушку, но, видимо, в Одессе и другие театры есть, и не только в Одессе... Что там делается? Есть интересные региональные театры? Ну, вы уже вспомнили Держипильского, но это имя широко известно по Украине. А кроме его театра?

Абсолютно. У нас есть пример Херсонского театра, где художественным руководителем Александр Книга. У нас есть одесский театр имени Василько, который сейчас понес две утраты – умер в октябре художественный руководитель Игорь Равицкий и ушла директор. Но там сейчас новый директот и я уже получил от нее первый звонок – приглашение поставить спектакль. У нас есть в Одессе Театр кукол, который делает интересные эксперименты. У нас есть неплохой театр в Ривне. Жизнь в Харькове – в харьковском Доме актера и в театре Пушкина, там тоже появляются новые интересные вещи. У нас есть Львов с театром Леся Курбаса. Поэтому в принципе ситуация не так уж и плоха, и есть классные спектакли – можно даже из всех интересных спектаклей сделать фестиваль. Так что не только Киев. Я много езжу, много смотрю спектаклей. Просто про Киев я могу больше рассказать, ведь я здесь живу и работаю.

А если говорить о драматургии. Вы уже упомянули о Павле Арье. Мы уже, как вы сказали, благодаря кинематографу имеем новых звезд среди актеров, появились новые молодые режиссеры. А что с драматургией?

С драматургией ситуация тяжелее. Потому что режиссерами занимались – у нас выросло новое поколение театральных критиков, которые занимались этими молодыми режиссерами, пытались нас расшевелить, помочь, тому подобное. С драматургами труднее ситуация, но они есть. Это Павел Арье в первую очередь, это Наталья Ворожбит, Максим Курочкин, который вернулся из Москвы, сейчас живет в Киеве и активно готов сотрудничать. Это Наталья Блок из Херсона. Вот эти имена являются для меня важнейшими в современной украинской драматургии. Только нужно это как-то развивать. Вот хотя бы так, как был в Киеве фестиваль молодой режиссуры имени Леся Курбаса, который открыл много молодых режиссеров нашего поколения.

А что с ним сейчас?

Он уже второй год не проводится. Думаем о том, чем наполнить программу. Потому что наше поколение уже имеет и работу, и позицию, а новое поколение еще пока не появляется.

А может вы его не замечаете? Так же, как когда-то не замечали вас.

Возможно. Но я в принципе знаю всех тех молодых людей, вижу их спектакли, понимаю, что они есть. Мы думаем о том, чтобы сделать еще один фестиваль, думаю, что в следующем году мы его проведем.

Наши театралы часто ездят на зарубежные фестивали. А в Украине есть хорошие театральные фестивали?

Есть «Мельпомена Таврии» в Херсоне. Это крупнейший фестиваль, и там на самом деле участники – от Казахстана до Португалии. И это, как по мне, самый сильный форум. Я не верю в ГОГОЛЬFEST, как не верил в него никогда. Пусть на меня обижаются Влад и вся команда, но я никогда в него не верил, он для меня не является каким-то двигателем процесса.

Ну это и не театральный фестиваль, это немного другое.

Согласен с вами. Поэтому мне кажется, что «Мельпомена Таврии», к сожалению, пока не имеет конкурентов в Украине. То есть нет таких серьезных фестивалей, которые бы могли с ними конкурировать. Родился в прошлом году в Франковске новый фестиваль – Porto Franko. Возможно, он будет интересным. Но, опять же, для меня главным в фестивале является его результат. Потому что когда мы едем в Германию на фестиваль, я понимаю, что моя задача – сделать так, чтобы мы поехали туда еще не один раз. Главная задача внутренних фестивалей – показать украинские спектакли европейской общественности. К сожалению, ни один наш фестиваль этой задачи не выполняет. Поэтому уже много лет все говорят об украинском шоу-кейсе. Вот состоялся такой шоу-кейс два года назад – оттуда все мои немецкие контакты и появились. Потому что приехали люди, по-новому открыли для себя Украину, и не только я, а три-четыре режиссера смогли получить приглашение на постановку спектаклей. Вот это – результат, это мы должны делать. И прежде всего государство должно быть в этом заинтересовано, потому что это и есть пропаганда в лучшем смысле этого слова, о которой мы так много говорим.

Если говорить о ваших коллегах-режиссерах. Между вами существует конкурентная ситуация, вы следите друг за другом... Вот есть ли какой-то режиссер, на чьи спектакли вы ходите так, как какой-то благодарный зритель ходит, например, на ваши?

Ну, во-первых, я очень люблю режиссеров своего поколения. Мы – друзья и стараемся наши отношения выстраивать лучше, чем, как нам кажется, они выстроены у старшего поколения. Мы обсуждаем свои постановки, мы ничего не делаем публично, потому что здесь все должно быть, знаете, как в еврейской семье – все внутри, ничего наружу, по крайней мере это моя позиция. И в принципе нам удается найти компромисс в этом вопросе. Я их всех очень люблю, все они ставили в театре «Золотые ворота» и мне это приятно. Если говорить о старшем поколении, то они тоже очень разные. Ну вот, например, Ростислав Держипильский и Богдан Струтинский – они более современные, боль драйвовые. С ними легко находить общий язык, что-то просить, спрашивать какой-то совет.

Ну, они не просто режиссеры – они еще и руководители своих театров. Кстати, поскольку вы упомянули этих людей, я вспомнил, что сейчас даже в парламенте ведутся дискуссии относительно того, стоит ли в театре совмещать должности художественного руководителя и директора. Я являюсь сторонником объединения, поскольку считаю, что только одна личность может что-то изменить. Но даже в проекте закона, который сейчас предлагается к рассмотрению, предусмотрен запрет объединять эти должности. Вот продюсерский театр – это театр одного руководителя, немножко диктаторский, чтобы быть успешным, это как-то иначе должно происходить?

Для меня это вообще не вопрос. Эти должности обязательно должны быть объединены, потому что тогда не будет многих конфликтов, которые сейчас по Украине даже между директором и художественным руководителем, или между директором и главным режиссером. Когда есть лагерь, поддерживающий этого, а есть лагерь, поддерживающий того и так далее. Для меня важно, чтобы эти должности были объединены. Другое дело, что ты должен быть хорошим менеджером и делегировать свои обязанности другим.

Так, как это делается у меня. Извините, но я не могу целыми днями сидеть, просматривать документы и что-то решать. Но у меня есть помощник, который этим занимается, и каждый день я выделяю время, когда мы с ним обсуждаем все вопросы, и он говорит где и как лучше сделать. Почему же я как менеджер не могу нанять себе человека, который будет этим заниматься, а я буду контролировать эти вопросы. Я больше настроен на командную работу, поэтому у меня есть много специалистов – есть, например, проектный менеджер, который занимается каждым спектаклем отдельно. Так же работает Богдан Дмитриевич Струтинский, с которого я во многом беру пример, потому что по менеджменту это один из лучших театров в Украине (Киевский национальный академический театр оперетты, – ред.) – как у него все построено внутри, как у него все это очень качественно работает. Поэтому я себе сейчас представляю, что по этому закону мне надо будет взять какого-нибудь директора или художественного руководителя...

Еще и по конкурсу.

Ну да, конечно, по конкурсу. Я себе плохо представляю, что придет в театр какой-то чужой человек, который будет говорить: тут будет так, а здесь – эдак...

Частные театры в Украине. Насколько они имеют перспективу? Или обязательно все-таки должна быть государственная поддержка?

Я – за обязательную государственную поддержку. Я не верю, что негосударственный театр может быть прибыльным. То есть да, есть пример Дикого театра. Но если Ярослава Кравченко (основательница и арт-директор «Дикого театра», – ред.) как-то утром проснется и подумает, что оно ей не надо, то на том оно все и закончится. То есть продюсерские проекты, такие как, например у Славы Жилы, который делает антрепризы и тому подобное. Конечно, должна быть грантовая система. Мы об этом говорим уже много лет. Должны появиться гранты, которые будут открыты для всех. Но все мы это тоже неправильно понимаем. Мы постоянно говорим о каком-то мифическом «европейском опыте», что там грантовая система работает, и все такие счастливые... Нет этого. Наш театр очень похож по своей структуре на немецкий театр, он также является полностью дотируемый государством. И я думаю, что без государственной поддержки сделать что-то важное и актуальное очень-очень трудно. Хотя такие примеры есть.

Вы, молодой человек, занимаетесь таким делом неприбыльным. А сейчас наш мир так построен, что живет очень часто ради денег. У вас с собой конфликта не возникает? Что вы могли бы как молодой талантливый человек больше заработать за этот период, чем заработали?

Ну, мне, возможно, повезло как-то. Потому что я до того, как стать директором и художественным руководителем, успел заработать себе на квартиру в Киеве, имею машину. У меня ребенок, жена, я этим доволен и с этой стороны у меня все в порядке, а мечтать о Мальдивах и Сейшелах мне неинтересно. К тому же, у меня есть режиссерские гонорары – я же ставлю не только в своем театре, – так что мне этого хватает. Будет какая-то возможность поработать с кино, с телевидением, делать какие-то проекты – значит будет. Мне интересно делать то, что мне интересно. Говорят, что милианалы, к которым я подхожу по возрасту, что они и не умеют делать то, что им неинтересно.

И что интересно дальше?

Дальше мне интересно, чтобы театр "Золотые ворота" получил все же большее помещение. Или, чтобы мы с командой (я не исключаю такой вариант, хотя на меня за это и обижаются) перешли в какой-то другой театр, то есть возглавить какой-то больший театр. И мы к этому готовы. Я за то, чтобы мы продолжили свой международный путь, чтобы ставить как можно больше международных проектов где-то заграницей. Ну и если появится возможность снять какое-нибудь хорошее кино, или поработать в каком-то интересном проекте на телевидении – я готов и открыт к этому.