10 лучших украинских книг 2016 года

Механизм премий, как известно, помогает сориентироваться в книжном море новинки, которые регулярно заполняют наш рынок. Впрочем, большинство авторов этого обзора не нуждаются в лишней рекламе, будучи известными мастерами своего жанра, даже живыми классиками современности.

Что же до остальных успешных писателей, то успех, лауреатство и почетные места в номинациях – лишь подчеркивают их вес в легкокрылом жанре литературных премий.

Леонид Кононович. Чигиринский сотник

Первая премия Гостелерадио в номинации «Проза»

До недавнего времени автор этого романа считался отцом криминального жанра в современной украинской литературе, будучи автором первых в Украине боевиков из «национальной» подкладкой. Как уже сегодня почтить Леонида Кононовича? Украинский Толкин? Отечественный Дэн Браун и Перес-Реверте в одном жанровом флаконе?

В любом случае в его новом романе радует глаз искренняя «козацкая» подлинность, а такого яркого повествования еще поискать в современной украинской литературе.

Ведь сегодня все охотятся за сюжетом, и мало кто заботится про орнаментальность, жанрово-стилистическую канву, соответствующую поэтику героического сказания, где не только взрывы пушек и мушкетов, но и мудрая исповедь истории во всем, о чем упоминается в частности в романе Кононовича.

Оружие, наряды, традиции и ритуалы, когда герои «в тулупах, вывороченных вверх шерстью, в шапках пелехатых, и под каждым бахмат хороший», и «только вблизи было знать, что это искренние запорожцы, ибо в сабле, ратиська и огнева стрельбу вооружены».

Таким образом продолжается этот остросюжетный рассказ про маленького казака, который словно пришел из древней мифологии этаким неунывающим наездником демонологией нашего края. По сути, «Чигиринский сотник» - это настоящий рыцарский роман, который в угоду современной моде приходится рекламировать, как «козацкое фэнтези».

Именно здесь Дикое Поле и Базавлуцкий лес, где в аду Чернобог-Триглав властвует, а в этом мире ему служат ведьмы, перелесники и песиголовцы. И где живут казаки-характерники, которые молятся отцу Дажбогу и Матери Божьей, Пречистой Ладе, к чьей истории автор романа сюжетные ходы прокладывает.

И если у того же Толкина миром перстень правит, то здесь — Троянов ключ, который им Господь землю отпер, и который приходит в Украину, когда над ней беда зависнет. Когда же до правды, то это как Троянский конь украинства в замусоренный западной культурой современности. Или вирус «Троян», призванный уничтожить бациллу неверия в выродившихся читательских душах.

Ярослава Дегтяренко. Рыцари Дикого Поля

Лауреат премии «Коронация слова» в номинации «Романы»

Автор этого интереснейшего романа настаивает на его актуальность в наше непростое время, когда в очередной раз встает вопрос едином и неделимом Украинском Государстве. Как же так, спросим? События, описанные в этой бурной эпопеи, произошедшие триста шестьдесят семь лет назад, а перекличка с современностью неуклонно очевидна?

Именно так, ибо, как говорил римский летописец, желая мира, готовься к войне, и поэтому все в этом романе актуально. Здесь подробно, буквально день за днем, описано Жовтоводскую, Корсунскую, Пилявецкую битвы, события лета 1648 года, сложную политическую ситуацию, в которой оказалась Украина без надежных союзников, и которая побудила простой украинский люд к восстанию.

Как об этом рассказать, вынеся за исторические скобки знакомые из трилогии Генрика Сенкевича фигуры хрестоматийно задумчивого Богдана Хмельницкого, воспалительного Ивана Богуна, коварного Потоцкого. И если уж речь о польской эпопее «Огнем и мечом», то какими, вспомним, показанные в ней наши запорожцы? Дикари, бандиты, головорезы – другой оценки для повстанцев автор не нашел, но все из них были такие?

Несмотря на то, что образ рядового, но не рядового казака в автора более аутентичный, чем у наських историков, не говоря о не-наських режиссеров, едва ли не впервые дается психологический портрет польского воинства. Так же быта в романе более чем достаточно, причем с обеих сторон – обычаи, семейные и религиозные отношения, а также чисто человеческие чувства, те же - ненависть измена, любовь, которые не заслоняют сюжетного развития, а наоборот – придают ему жизненной силы, очеловечивают, лишая картонной бутафории.

Вот только несмотря на яркие сцены пиршества, табакокурения нигде в произведении не упоминается, о чем сразу предупреждает автор. Не до него было в те пьянящие времена национально-освободительного движения, когда украинцы впервые сознательно отстаивали свое право на свободу.

Таня Малярчук. Забвение

Победитель премии Книга года ВВС

...В романе Малярчук речь про Вячеслава Липинского, хотя из-под его причудливого пера это вполне мог быть Симон Петлюра, Дмитрий Донцов или Марко Черемшина – какая разница, за какую липу или ольху цепляться, когда, как свидетельствует автор, приходит зрелость.

То что она родилась в один день с героем произведения, на самом деле не единственная причина выбрать именно Липинского за объект внимания, ведь, скажем, все предыдущие претенденты на геройство так же предоставляются к «похожей» биографии: и умерли в один и тот же век, в котором она родилась, и на той самой планете, и всякое такое другое удобное «сходство».

Поэтому неважно, о чем думать, чтобы забыть об упомянутой зрелости. «Чем дольше я живу, тем больше исчезаю, - уточняет автор. - Исчезают мои чувства и эмоции, моя боль и моя радость, исчезают места, которые я видела, и люди, с которыми встречалась. Исчезают мои воспоминания, мои мысли. Исчезает мое понимание мира. Исчезает мое тело, каждый день все больше. Мир во мне и вокруг меня бесследно исчезает, и я ничего не могу сделать, чтобы его уберечь».

И помочь при этом свободно будет только знакомым стилем, к которому можно прислонить свою жанровую трембиту. В принципе, неплохо придумано, когда «растет Антоныч, и растет трава», то есть биография Липинского рассказывается параллельно с ее прочтением автором романа. Это такая себе альтернативная история, дидактически очень оправдана и полезна в просветительском смысле.

Тимофей Гаврилов. Волшебный мир

Лучший «европейский» роман за читательскими предпочтениями

Опережая все юношеские футурологии в прозе, «Волшебный мир» Тимофея Гаврилива рассказывает прежде всего о том, как оно ведется в наших заграницах, о которых современные «дети индиго» не очень слышали. В целом это типичная проза поэта-переводчика. А также типичный «роман вещей», то есть рассказ и исповедь предметного мира и заодно «фактурное» чтиво в стиле Марселя Пруста, Йозефа Рота и Бруно Шульца.

Тут тебе и история о похищенном фруктового десерта, и таинственные Жора и Кузя, похожие на уличных котов, хоть это и бомжи-интеллектуалы, которые ужинают найденными на буржуйском помойке колбасками, бананами и половиной торта, и на которых не вчитываешься, потому что автор гонит своего героя-бродягу все дальше.

Ну как будто настоящего Одиссея современности, а современного Гамлета, которому дано видеть и слышать то, чего не замечают простые обыватели в Украине.

ДНК (С.Жадан, Ю.Винничук, И.Карпа, Фоззи, А.Кокотюха, В.Рафеенко, М.Кидрук)

Лучшая стилизация года за читательскими предпочтениями

Авторы идеи этого коллективного романа – харьковчане Сергей Жадан и Александр «Фоззи» Сидоренко, что и не удивительно: именно в первой столице Советской Украины, где, по легенде, Николай Волновой вызвал на соревнование коллег-прозаиков, родился метод литературного подряда.

На этот раз это семь историй, семь жизней одного рода сквозь призму памяти, считанной в будущем с ДНК главного героя: начиная с конца XIX века, за которое в романе «отвечает» Жадан, минуя «полдень» века с разделами от Винничука, Карпы, Фоззи и заканчивая «независимым» периодом от Кокотюхи, а также футурологией до 2056 года от Рафеенко и Кидрука.

Сквозной сюжет при этом, очевидно, не был нужен, значительно важнее было стилистическое многоголосие. Впрочем, авторской «полифонии» так и не удалось заглушить генетическую ненависть – как главную движущую силу романа.

Андрей Курков. Шенгенская история

Лучший роман о странствиях Европой за читательскими предпочтениями

Этот роман, который писался четыре года, можно читать с любого места, раздела или страницы. Понятное дело, он имеет сюжет – странствия Западной Европой трех супружеских пар, которые, дождавшись «шенгенской ночи», когда жителей Литвы стали пускать в заповедник демократии без паспортов и виз. Но судьба каждой из семей, избрали, соответственно, Англию, Италию и Францию – это отдельные истории людей, которые оказались словно в игре с неизвестными правилами.

Хотя, даже с литературного опыта можно узнать, как в начале 90-х выходцы из бывшего СССР то ли «танцевали кино» на улицах свободного мира, то ли занимались еще какой-то «развлекательной» деятельностью ради заработка. В этом романе, например, один из героев работает клоуном в детдомах. Впрочем, ему самому, как и остальным персонажам не очень смешно, ибо на самом деле Европа – это не совсем рай для беглецов от самих себя.

Читайте также: Андрей Курков о своем новом романе "Шенгенская история"

И только старый волк вроде одноногого незнакомца, который первым перешел границу того памятного для литвинов дня, путешествует по миру с шестью паспортами в деревянном протезе и стойким желанием осуществить свою миссию. Каждый из разделов романа похож на библейский апокриф того или иного периода уже новейшего апокалиптического времени. И лишь любовь – к ближнему, родине, которая не всегда там, где тебе хорошо, и своего рода – обычно объединяет и времена, и народы, и разделы этого рождественского чтива.

Мария Козыренко. Жвачка

Шорт-лист конкурса «Современное фэнтези»

В этой повести, которую на Форуме издателей во Львове приобрел мэр города Андрей Садовый, которую обязательно экранизирует Люк Бессон, снявший «Пятый элемент», и в которой, наконец, нас забрасывают в недалекое будущее, конечно, и история любви, и тема творчества, и даже гротескно-фантасмагорические аллюзии на «федеративные» последствия сегодняшней политики - от Киева до Харькова, и дальше - везде.

«Коли Марц купував квитки з Кишинау до Хака (з пересадкою в Кейсіті), по вокзальному гучномовцю якраз передавали класику - «The Road to Hell», якою уже кілька років саркастично проводжали потяги до міст у східній частині Крайну».

Но главное, что в книжке молодой харьковской писательницы, написанной задолго до нынешних социально-политических катаклизмов, предусмотренное фактически все. От войны на Донбассе к печальным последствиям революции высоких технологий. Естественно, «фантастическая» форма повествования позволяет несколько преувеличивать достижения злого гения и без того неполноценных «сумасшедших профессоров» нашего времени всех рангов и мастей, но, в принципе, социальные прогнозы и выводы в повести «Жвачка» Марии Козыренко вполне правдивые, закономерные и неутешительные.

Сергей Батурин. Шизгара

Лауреат конкурса «Коронация слова»

Этот великолепный «роман вещей» вполне может войти в мемориальную трилогию о 1970-80-те, в которых место забронировано за «Детьми застоя» Василия Кожелянко и «Victory Park» Алексея Никитина. Действительно, все три эпопеи дополняют друг друга.

Неважно, что одна из них про галицкие жизни-бытия по брежневской эпохи, и лишь две вторые – про сугубо столичные приключения того времени. В любом случае, «предметные», «вещественные», «ширпотребовские» линии сюжета в них важнее любой «застойной» идеологии.

Так, например, в удивительно пестрой, как ковбойская рубашка, «Шизгаре» Сергея Батурина весь «утилитарный» срез жизни в 1970-х годах в Печерском районе Киева прекрасно проецируется на остальных союзных городов, районов и республик. Приключения героев в спальных районах советской Отчизны, названия музыкальных групп и цены на модные шмотки почти везде были одинаковые.

Песни под гитару у подъезда, первая школьная любовь, магнитофонные бобины и прочая ностальгическая галантерея и бакалея того периода – виноваты «бомбы» и «бецмани», «полотняная торба с набитым масляной краской трафаретом «Slade», а также, бесспорно, стоимость и качество джинсов.

«Настоящие фирменные джинсы, — какие-нибудь «Ли», «Ренглер» или «Супер-райфл», - стоили до ста восьмидесяти рублей. Полукустарные же псевдоковбойские панталоны «техасы» из братских стран в молодняка совершенно не котировались и презрительно назывались «чухасами». Мало того, что все те чухаси: и польские «Odra», и индийские «Miltons», и остальные — шились не из настоящей плотной джинсовой ткани, а из легкой х/б, так она, с большого ума производителей, была окрашена стойкими красителями, так что чухаси еще и не «терлись», то есть, не имели ни формы, ни вида».

Лесь Подервянский. ПСС: Пьесы, рассказы, эссе, сценарии

Канонический сборник классика украинского андеграунда, лидер читательских предпочтений

С внимания на перепечатки «гаремных» произведений эпохи девяностых особого криминала в издании долгожданной полного сборника произведений Подервянского явно не наблюдается. И не только потому, что все они, включая малоизвестную комедию-экшн «Ваша Галя балувана», снискали заслуженную славу в самиздате 1970-80-х годов, а позже даже были изданы на аудиокассетах и дисках.

Просто эротики в сборнике немного, поскольку ее в те бровастые времена заменяло все, чего не было в официозе. Например, гремучая смесь абсурда и черного юмора, перенасыщенная суржиком и той самой «ненормативной лексикой», которая в свое время – вместе с одиозными произведениями Андруховича и Винничука - угрожала высадить на демократический воздух шаткие устои общественной морали.

Хоть и без эротики, понятное дело, не обошлось.  «Я сексу захотіла по дорозі, - звірялася тамтешня героїня-феміністка. - І в піхву файні кульчики запхала, / Але того мені було замало: / Я з’їхала з хайвею на леваду, / І там займалась сексом із стік-шифтом, / Бо всі чоловіки — то є тварюки, / Їм тільки факу хочеться од жінки, / А в мене є душа, і я люблю співати, / Ще вірші я пишу про Україну...»

На самом же деле Подервянский всего лишь артистично играет с «народным» словом, благодаря чему ему удается донести до нашего настоящего незабываемый флер кондового соцреализма, где даже нецензурщина и суржик неожиданно оказываются самостоятельной ценностью.

Андрей и Светлана Климовы. Моя сумасшедшая

Лучший роман о Расстрелянном Возрождении, лидер продаж

В контексте нашего «детского» вида с «послевоенными» рефлексиями уместно будет вспомнить, с чего оно все начиналось. И по каким страшных годах военного «оккупационного» времени, когда большевики оставили город, из всех закутков злой судьбы вышли на люди оставлены на произвол судьбы семьи «врагов народа», среди которых оказалось немало родных с расстрелянного, сожженного и замученного среды бывшего «золотого» писательства: дети Хоткевича, Свидзинского, Кулиша, Буревия.

А также, не забудем, главного героя этого романа, и тех пламенных лет, а именно – Николая Хвылевого, чья приемная дочь, тот самый Золотой Любисток, упомянутый в предсмертной записке писателя. «Я ужасно переживала смерть своего учителя и друга — Григоровича, вспоминала она впоследствии. - Меня отвезли в город Золочев в состоянии близком к потере рассудка».

Тем временем в романе «Моя сумасшедшая» рассказывается именно о тех причинах, которые привели ее отчима к трагическому концу. Это не пересказ официальной истории, то бишь белетризована «биография» периода Расстрелянного возрождения 1930-х годов, а вполне авторское видение того легендарного периода – с тайнами писательских рукописей, личных отношений, козней, предательств и страшного разочарования в результатах «революционных» преобразований в Советской Украине.

Время отрезвления, горькой искупления на фоне Голодомора и подступающих репрессий, показано вроде как изнутри – через семейные отношения, любовные связи и остальные «неучтенные» официальным литературоведением «интимные» моменты жизни.