Алексей Мочанов откровенно о волонтерстве, поездке к террористу Захарченко и диалоге с Донбассом
В эфире программы "Княжицкий" волонтер Алексей Мочанов рассказал о волонтерстве, поездке к террористу Захарченко и диалоге с Донбассом
client/title.list_title
Надо принять закон, который позволяет волонтерам 10% принятых средств тратить на обеспечение своей работы.
Итак, каково твое амплуа? Ты кто - гонщик, милиционер, волонтер, певец? Что из этого тебе самому самое близкое?
Помню, когда мы защищали свободу слова от нападок власти, той, преступной, и один из каналов, на котором ты работал, меня объявлял на всю площадь «громадський діяч, волонтер, співак Олексій Мочанов». Я вообще не понимаю, что писать на визитке.
Честно говоря, очень не люблю волонтерство, это – большая и ответственная работа. Мы волонтерили по-настоящему, когда было Евро-2012, и я на безоплатной основе, желая, чтобы чемпионат прошел безупречно, с такими же волонтерами, как я, готовил водителей для обслуживания матчей чемпионата во время игр в Киеве, сам садился за руль микроавтобуса игр, и до этого была жеребьевка. Тогда я волонтерил. Я не думаю, что кто бы то ни был с тех, кто сейчас занимается волонтерством, понимает смысл того, чем он занимается.
А ты чем сейчас занимаешься?
Я занимаюсь работой и часть своего свободного времени – нахожу это свободное время – и трачу его на тыловые поставки на передовую необходимых вещей. У меня достаточно большая телефонная книга, где я знаю ребят, которые находятся на тех или иных участках, я примерно понимаю их потребности и бываю на местах там, чтобы понимать, когда просят, что из этого необходимо.
Мы очень четко до 2014 года понимали, что когда просят какой-нибудь планшет из закаченными играми – людям особо нечего делать. Таких, правда, было немного. А когда пограничники в районе Красноталовки, Югановки просили скобы для скрепления бревен, для блиндажей, потому что каждый вечер как по часам начинался обстрел с сопредельной российской территории наших позиций, мы понимали, что нам надо срочно что-то везти.
А на государственном уровне это действительно невозможно обеспечить, или это просто дополнительная помощь к государственной?
Честно, я не понимаю до сих пор. Я слышал цыфри нашего бюджета – очень разные. И прекрасно понимаю, что такое 1 млн гривен. На сегодняшний день это – округлить – это 40 тысяч долларов, и понимаю прекрасно, что из тех миллиардов, которые заявлены на поддержания, это только Министерства обороны, это без Министерства внутренних дел, это без СБУ, без Министерства по чрезвычайным ситуациям.
Дайте мне 1 млрд, который есть, и я обеспечу вам пусть не на 100 процентов, но максимально качественно людей на передовой. Потому что первое заблуждение, которое гуляет в соцсетях и в людей, которые отправили своих родных и близких на фронт, что у всех потребности одинаковые.
Поймите правильно: блокпост, который стоит с ФСБшниками в Изюме, - это тоже зона АТО. Но потребности в Изюме, в Зайцево, в Константиновке, в Курахово, в Марьинке и в Марьинке на нуле - абсолютно разные. То, что нужно одним, абсолютно бесполезно другим.
Когда мы в октябре 2014 года ехали в терминал Донецкого аэропорта – спасибо ребятам, что обеспечили мне туда доставку, предоставили мне возможность посмотреть, что есть на самом деле и вернуться, мне предлагали взять с собой сухие борщи. Это было невыносимо больно объяснять людям, что там за те две недели ротации с борщами никаких дел не будет.
А что ты туда вез?
На ура шли стикеры, в которых есть смесь кофе, сливок и сахара. Были сухпаи. Сейчас в сети разгоняется история, в том числе вашей коллегой по партии Татьяной Черновол, по поводу конфликта между старыми и новыми сухпайками. А на самом деле - между производителями старого отвратительного и ужасного сухпайка, который нельзя было выковырять ни одной пластмассовой ложкой, иногда и алюминиевые гнулись, и тем, что сейчас центр при Министерстве обороны - Дима Марченко пытается обеспечить на сегодняшний день.
На таком сухпае можно сниматься с котлового питания и спокойно в течение двух-трех недель есть разнообразные меню, включая, кстати, те же борщи, которые сейчас в упаковке - по примеру американской. Ее можно разогреть. Там есть первое, второе и компот, как было в знаменитом кино. И понятно, что 20 процентов жирности – это не стакан постного масла на литр воды.
Поэтому если с этой точки зрения смотреть на волонтерство, то мне кажется, что те люди, которые до сих пор плотно занимаются волонтерством и ничем больше, не могут показать, рассказать о своих доходах вне волонтерства, им надо честно принять закон, который позволит 10 процентов принятых средства тратить на обеспечение своей работы, потому что все это надо собрать, доставить, дозвониться, привезти.
Я занимаюсь этим с сыном, нам очень помогает "Новая почта" и это не реклама. В момент, когда она начала возить все, куда угодно, мы готовы были – любой, кто занимается доставкой – сняться для них в рекламном ролике, сказать им огромное спасибо, потому что сегодня утром бойцы попросили генератор куда-нибудь на промзону авдееевскую. Мы купили, отправили "Новой почтой", завтра вечером он уже торохтит на "промке".
Но ты перед этим говорил, что есть часть людей, которая ничем другим не занимается, которая, по сути, с этого живет. То есть они помогают фронту, часть оставляют для себя, и это у них такой в определенной степени своеобразный бизнес на благотворительности. Небольшой, может, и полезен, так как безвредный, но все же люди привыкли так делать.
Я понимаю, как функционирует структура и невозможно долгое время без денег. Ты ж даже не напопрошайничаешься на эту работу. В любом случае ты должен будешь показать какой-то результат, на который обратят внимание бизнесмены или какая-то, возможно, политическая сила, у которой есть свой батальон или родственники, знакомые.
Потому что люди в основном заботятся не об армии в целом, а об армии, потому что в армию призвали, например, Миколу Княжицкого, и хочется всем селом или всем "Народным фронтом", или всей студией Эспрессо.ТV - поможем, оденем. Как это было раньше: уезжал человек, ему скидывались на тактические очки, каску, наколенники, особо даже не понимали, что из этого приоритетней.
Сейчас на такие вещи уже не нужно сбрасываться?
Возникает иногда у людей вопрос. Например, у нас стоят десантники у одной из бригад, под Зайцево, нужно 13 комплектов формы. Я говорю: я не верю, что в 2016 году у кого-то нет формы, учитывая то количество, которое лежит на складах.
Это значит, что либо люди пытаются тебя надуть, и куда-то их продать те комплекты формы или сами походить. Попросили бы сами, может, мы бы и помогли. Либо командир - балбес, который просто не может написать бумагу и получить эту форму. Это занимает даже не две копейки денег и не две минуты времени. Такая же история с кормежкой. Когда нормальный повар пару раз получит подзатыльник, если приготовит невкусно. И хватает сейчас, с точки зрения первого и второго блюд - все хорошо.
Так что вы сейчас передаете?
Учитывая, что мы плотно занимаемся той же авдеевской промзоной, это оборудование огневых позиций. Это бензопилы, это генераторы, потому что свет и электричество – это связь, батарейки. Иногда по-прежнему нужны тепловизоры или просто обычные, не тепловизионные средства наблюдения.
Нас знают, слава Богу, и иногда то, что стоит 120 тысяч гривен, нам отдают за 60-70, то, что стоит 40 тысяч гривен, нам отдают за 25. В одном интернет-магазине я спросил, будет ли скидка на 5-киловаттный генератор, представился, узнали, что Мочанов, оказалось – подписчики по "Фейсбуку" и сказали: если везете лично вы и это надо лично вам, то при стоимости 23 тысячи гривен за один генератор мы вам за 30 тысяч гривен дадим два.
Поэтому соцсети, "Фейсбук" очень помогают, с одной стороны, условно говоря, формировать вокруг себя пространство, с другой стороны – это огромная ответственность, потому что при 165 тысячах подписчиков и 5 тысячах друзей – 170 тысяч человек у тебя живет на странице.
Люди об этом знают, догадываются, кто-то очень серьезно пытается влезть, манипулировать, как-то пользоваться твоей территорией. Я поэтому сейчас в отличие от прошлого года, где я еще позволял себе эмоциональные высказывания, сейчас я понимаю ответственность за каждое слово. Понимаю, что тебя могут где-то подкрутить, влезть, как это, к сожалению, не раз бывало, закинуть тебе зернышко, оно проклевывается, люди знают психологию. Я человек очень линейный. У меня что на уме, то на языке. Для меня нет петель. Я, скорее, десантник, чем СБУшник.
Зная, что и как произошло, я бы все равно вышел на Майдан еще раз. Только мы бы себя вели иначе.
Хочу вернуться к ситуации на Майдане, где я тебя не раз видел. Поставлю тебе вопрос, но после твоего клипа на песню "Зима 2014". Ты остался певцом и музыкантом?
Я очень хочу, чтобы это было единственное, кем я останусь. Я тоже хочу задать вопрос, который Лубкивскому не раз задавал. Евро двадцять двенадцать, зима двадцать четырнадцать. Двадцать четырнадцать – это четырнадцать минут девятого. Мне кажется, все-таки две тысячи четырнадцать.
Можно сказать так, можно разделить - как удобнее.
Мы ее называли «Песня о Майдане», но думали, когда она начала расходиться сама по себе, что дальше, ведь в обществе все же тогда нашли, что нас разъединяет. Мы пытались это как-то объяснить людям и сделали клип с этими лицами, кем-то снятыми на Майдане. Это были обычные простые люди, которые не жрали печеньки от Нуланд и не распихивали по карманам.
Мы сделали эту песню про эту зиму, потому что для нас это было очень знаковое событие и, предвидя эти вопросы, я скажу, что если бы мне задали вопрос: "Зная, что и как произошло, вышли бы вы на Майдан еще раз?", я бы вышел. Только мы бы себя вели иначе, и так, как сейчас. Уже бы не произошло.
А почему ты тогда вышел?
Я как, наверное, Брюс Виллис в "Последнем бойскауте": никуда не хотел попасть и везде оказался. Я вышел на годовщину Оранжевой революции просто посмотреть, кто пришел, зачем пришел, как изменились люди.
Потому что в 2004 году, когда был оранжевый Майдан, мне предлагали тогда деньги от Януковича, вести там какие-то туры по Украине с автомобильной техникой. Я отказался. Я помню звонок и вопрос человека, который мне звонил и предлагал эту работу: «Вы же понимаете, что с вами будет, когда Виктор Федорович придет к власти?». А мы тогда уже вели телевизионную программу, я понимал, что если ты не в чести, тебя всячески вытесняют из эфира.
Я тогда этого козла поправил, сказал: никогда «если», во-первых, я никогда не буду заниматься рекламой или продвижением того продукта или товара, которым не пользуюсь сам и в качестве которого не уверен. И тогда мне кажется в украинской власти в последний раз были действительно неограниченные возможности по кредиту доверия так часто упоминаемой сейчас легитимности.
В 2005 году даже те, кто был против оранжевого Майдана, сказали: ну хорошо, пробуйте. К сожалению, все переругались, вы помните эти события, пресс-конференции.
Последний Майдан. Чего ты от него ожидал? Я понимаю, что первый раз, как и я, выходил на годовщину Оранжевой революции, был призыв Андрея Парубия, было неподписания соглашения об ассоциации, но потом ты там оставался и в очень трудные моменты.
Могу предложить вам, воспользуясь тем, что эфир прямой и вы ничего не урежете, найти мой 20-минутный комментарий изданию «Айпрес», который был 8 или 9 ноября, за две недели до Майдана, где у лидеров общественного мнения спрашивали отношения к Евроинтеграции, Евроассоциации.
В полутора словах я ответил там очень просто: Те, кто говорит про Евроассоциацию, не особо понимают, что такое Европа. Потому что Норвегия – это Европа, и Греция – это Европа. Испания – это Европа и Польша – это Европа. Португалия – это Европа и Венгрия – это Европа. Но это очень разные истории, и куда мы идем, пока не очень понятно.
Но ни одна из них не является Россией с ее диктаторским режимом.
Совершенно верно. Я поэтому говорил: Что поможет нам Таможенный союз? Таежный - мы его еще называли. Я по менталитету не россиянин, не житель огромной империи, в который надо, чтобы все тебя боялись, и мне в голову не придет 9 мая, находясь в Берлине, петь «День победы» и кричать немцам, типа вы нам еще за Севастополь ответите. Я считаю, что это бычество. Потому что немцы уже за что могли извинились, заплатили, стали на колени.
Ты шел почему?
Повторюсь, я пришел посмотреть, кто пришел на Майдан. Когда первый раз на Европейской площади была конфликтная ситуация с СБУ, прослушки, я уже понял, что добром все это не кончиться и надо быть в нужном месте в нужное время.
Я там был подследственным вместе с Татьяной Черновол в этом деле ...
Я не сомневаюсь. Я в это время стоял возле гостиницы "Днепр" и наблюдал. И газ шел в нашу сторону. И я понимал, что власть просто так это все не оставит. Был вопрос только, до какой степени дойдут. Мы собственно все собрались в кучу – в ночь с 29-го на 30-е число.
Мы – это кто?
Я со своими друзьями с телефонной книги. А 29 числа вечером, это была пятница, меня попросили сыграть перед студентами под стеллой, ко мне приехали знакомые, и я попросил – собирайте Олега Сабчука и "С.К.А.Й", а я – в субботу. Мы там сами очередь передавали, и Олег чуть не отгреб. Потому что они поиграли поздно 29-го, его увлекла студенческая среда, он походил-полазил и очень незадолго до того, как начались события в 4 часа утра 30 ноября, Олег уехал, а студенты получили по голове.
Когда я посмотрел видео – сейчас же ничего нельзя сделать скрытно – как людей догоняли в пассаже и добивали берцами, ногами лежащих на земле, как были по башке палками, а я – бывший сотрудник отряда особого назначения и знаю, что есть зоны, по которым ни в коем случае нельзя наносить удары.
А где ты был сотрудником этого отряда?
Я был в первом взводе первой роты ОМОН города Киева, когда подполковник Куликов только получил с майора подполковника, нас было 300 человек и ушел я через месяц после того, как в 1992 году 16 января образовался «Беркут». И функции работы с отдела по борьбе с организованной преступностью и уголовного розыска от нас практически все забрали, больше начали привлекать на «Геть Масола й Кравчука», и что там только не было.
И я первый раз Олеся Дония видел, когда он от меня не получил палкой по голове. Мы просто тихонечко всех оттесняли, это был молодой дрыщ-студент. Я тоже был дрыщ, но мы два раза в день тренировались, я был очень жилистый, сильный, но легкий.
Я работал тогда и прекрасно понимал, что сейчас власти и менты настолько опухли, охренели, грубо говоря, что они вообще уже потеряли землю под ногами. И я не особо верил, что там была прямая команда Януковича. Мне кажется, что он такой трусловатый дядька, больше дать по башке, кто меньше его по размеру, а окружение вокруг пользуется тем, что делает все именем тарабарского короля. Тарабарский король не против.
Все, что творилось на площади 30 числа с утра, грамотное тренирующее подразделение отряда особого назначения этих студентов сбросило бы в Днепр, не имея при себе ни одной палки, только щит и "черемуху".
Что это тогда было с твоей точки зрения?
Самое страшное, когда человек сидевший получает возможность рулить ментами. Это пример не только Януковича, пример того, что, к огромному сожалению, защищая страну, мы выдавали оружие в первое время всем и даже милицейское удостоверение.
Сейчас мы имеем ряд проблем с частью бывших осужденных, которые почувствовали себя людьми с ксивой и ведут себя соответствующим образом. Речь сейчас идет не только про батальоны, а и о тех, кто остался сейчас на местах и очень себя комфортно чувствует, потому что нашел себе кормуху.
Мы понимали прекрасно, что дальше будет только хуже, 1 декабря показало это возле Администрации президента, когда пробегавшие мимо мусора, по-другому их назвать невозможно, по разу пнули лежащего человека. Это засняли все на видео, он получил 80 раз ногой.
Ранее были хоть какие-то были принципы, а интересы были вторичными. Теперь принципы отложили в сторону, остались только интересы.
А вот я когда начинал свою журналистскую карьеру, когда еще только создавался ОМОН, он действительно боролся с организованной преступностью (Кур Валерий Степанович в Киеве этим занимался), я был тогда первым журналистом, который ездил на первые задержания в 1989-90-х годах, когда это все происходило. Ты служил в такой части.
Кстати, мы могли тогда видеться, потому что я служил у Ромы Борисенко, Димы Дудника и Володи Дремлюги.
Словом, я ездил на все эти задержания очень часто и много, но о другом хочу спросить. Вот ты был таким же, как они. Ты тоже мог бежать перед Администрацией президента и кого-то бить дубинкой или ногами ... Вы и ваша среда милиции - это тогда было возможно? Что-то изменилось, или ничего не изменилось? И если изменилось - то почему?
Слушай, мы живем в совершенно другой системе координат. Если ты вспомнишь, мы сейчас полностью прошлое свое отторгаем, считаем, что все было плохо… Но ведь Владимир Васильевич Щербицкий жил в 135-метровой квартире, а его жена работала преподавательницей в школе. И хватало им всего. Да, была дача, была черная «Волга», но было другое отношение.
Я ходил в школу по улице Кривоноса, где жил Згурский, глава Киева. Под его домом всегда стоял какой-то милиционер, но была совершенно другая система координат. И когда, если помните, приезжали первые крымские татары и ставили палаточные городки возле Мариинского парка, мы выезжали на полигон в Петровцы и тренировали освобождение парка от палаток (ну, соответственно, не от татар, а от незаконных застроек и малых архитектурных форм), потом приезжали, у нас была трофейная команда, которая должна была эти палатки подобрать, собрать, и дальше уже не знаю, куда их везли, но вряд ли кто-то забирал их себе на охоту.
Наша задача была – освободить Мариинский парк. Потом татары погуляли-погуляли и разошлись. Чего-то они добились, чего-то они не добились, но мы работали без палок. Мы работали совершенно четко: у нас был щит, «черемуха». У нас не было провокаторов, которые из кармана пшикали «черемухой» (как сейчас), чтобы все закашлялись, посеять панику, а потом кто-то набежал, кто-то побил.
Не было столько оружия у населения, по крайней мере казалось, что его не было. Тогда, когда еще был этот переходный период от Советского Союза к Украине независимой, любой наклоненный украинский прапор с тризубом мог вспороть живот, и у нас Вовика Ледея практически насквозь проткнули таким флагом.
Бронежилет? Мы носили «кору» – это такая тоненькая штука, с хорошим махом можно человека как на вилы посадить. И тогда мы снимали там на Кабмине (здании, – ред.) – сидел оператор с большой камерой и снимал вот этих людей.
Кстати, там провокаторов было больше среди людей, которые организовывали мероприятие. Они шли и за собой тащили огромное количество мирного гражданского населения. Был первый контакт с шеренгой милицейской, после чего провокаторы расходились в стороны, и на конфликтной точке оставался тот народ, который вообще не особо понимал, чего он сюда пришел.
Нет, очень сильно поменялись какие-то стандарты. Мне кажется, что раньше были хоть какие-то (можно оценивать их как угодно), но были принципы, интересы были вторичными. За время Кравчука и, в меньшей степени, потом Кучмы, Ющенко, и, особенно, Януковича, это все расцвело буйным цветом. Принципы отложили в сторону, остались только интересы. И самое страшное, что эти интересы, больше всего, касаются внутренней политики.
В любой стране, которые я изучал, демократии разных стран, во внутренней политике – принципы, во внешней – интересы. У нас все с точностью до наоборот: вот мы себе уперлись лбом в Европу – а если нам через год или через месяц выгоднее будет работать с Китаем? Ну вдруг, хотя я не экономист, и я туда не лезу. Почему не пожать Европе руку, не извиниться, не заплатить неустойку, и не повернуться к Китаю и заработать там столько денег, чтобы покрыть неустойку и все на свете, но остаться внутри хоть с какими-то принципами?
Ну есть другой вопрос. Европа сейчас является определенной гарантией того, что эти деньги просто не будут украдены.
Как-то эта гарантия пока не очень работает. Потому что сколько в нас не вкладывают, а нам как тому лосю из анекдота: пью-пью, а мне все хуже и хуже.
При встрече я извиняюсь перед Яценюком за "первый миллиард", и пожму ему руку.
Кстати, об украденном. Вы миллиард Яценюка нашли? Ведь этот миллиард Яценюка - это было твое заявление. Ты тогда сказал, что была какая-то большая пьянка, на которой Яценюк праздновал заработок первого миллиарда.
Если ты помнишь, я никогда ничего об этом не писал. Давай, чтобы хвост не махал собакой, ситуацию коротко разберем и пойдем дальше. Не стоит это выеденного яйца. Я не писал, я говорил это на одном из интервью в телекомпании «Черноморка». Я не назвал Арсения Петровича. Я сказал, что был недавно день рождения, на котором один известный всем Арсений отметил, кроме праздника, еще и первый миллиард.
Вынужден сказать, что у меня, конечно, как и у многих из тех, кто был на Майдане, остались вопросы и претензии к лидерам Майдана, в числе которых был Арсений Петрович, Виталий Владимирович и Олег, вот не знаю, как Тягнибока отчество, но там у побратимов отчество не гуляет и не ходит. Были ряд вещей, которые меня действительно очень злили, и я это все связал не столько с Яценюком и его Кабмином, сколько с ситуацией, когда люди не смогли найти общий язык, договориться и «затянуть пояса» вместе с народом, чтобы что-то строить.
Возможно, ряд этих претензий у меня и остался, но мы уже говорили с вами, что, когда становишься человеком публичным, надо взвешенно относиться к любому сказанному тобой слову. И я прекрасно понимаю, кто и зачем, понимая прекрасно, в каком я нахожусь сейчас состоянии, когда война, ты все время на грани и есть только белое и черное, нет полутонов.
Плюс еще дурацкая совершенно была реакция пограничной службы, когда, если вы помните, я в мае месяце, на День пограничника, встретил парня в погранцах, на «Ветерке» (это практически 30 км от Донецка), который ну один к одному – Арсений Петрович, ну чисто внешне… Я тогда сфотографировался с ним и в комментариях попытался это выдать за первоапрельскую шутку, и кто-то даже очень смешно прокомментировал, что есть вопросы к отцу Арсения Петровича – откуда взялся так похожий парень.
И я помню, что была реакция странная: приехала какая-то служба и ругали пацана. За что? За то, что он похож на Яценюка? Так он же делал пластическую операцию… И я посчитал, что на тот момент наоборот, должен был бы дернуть этого прапорщика погранслужбы, сфоткаться с ним, пожать руки, подарить там часы или бинокль и остаться в близких друзьях.
В общем, в кучу все это навалилось друг на друга, и мне очень вовремя люди, которым важно «качать ситуацию» недоверия – к премьеру, президенту, главе каждой службы, к каждому нардепу – подкинули информацию. Причем люди очень близкие к Арсению Петровичу. И я не первоисточник – я просто оказался рупором, динамиком, который это все озвучил. Динамиком довольно громким, потому что количество подписчиков, авторитет среди людей.
Я выдал это в эфир, и мне… Ну в общем я решу свои вопросы с Яценюком приличной встрече, пожму руку, извинюсь, где надо. Потому что я сам не раз попадал в ситуацию, когда тебя оговорили, оболгали и обплевали. Но искать корысть ему надо не среди моих знакомых, а среди своего ближайшего окружения, которое эту ерунду вываливает на меня.
Я реально неловко себя чувствую из-за того, что я все это озвучил, особенно когда это подхватили какие-то зарубежные СМИ – американцы, россияне. В основном, конечно, россияне, за что мне втройне обидно, когда по моим словам, с цитатами моими действуют российские вражеские СМИ. Потому что европейцы, конечно, оценивают состояние Арсения Петровича не по постам в ФБ и не по интервью.
Мне надо быть внимательнее к сказанным словам, поэтому я с тех пор значительно меньше, образно говоря, кукарекаю и если уж кукарекаю, то стараюсь один раз каркнуть, чтобы потом эхо не разлеталось, как круги по воде.
Захарченко сказал: "Мочанов интересуется Рахманом? Пускай приедет и поговорит. Я ни с кем другим говорить не буду".
Хочу спросить о другой истории - о вашей поездке в Донецк. Тебя тоже после этого очень много критиковали. Как ты воспринял саму эту поездку, и какие уроки ты для себя вынес после этого?
Я скажу так: те, кто хочет как-то оценить эту поездку, пусть посмотрят фильм гениального Спилберга «Мост шпионов», где играет Том Хенкс. Только там в конце голливудский хэппи энд, когда страна приняла то, что происходило, переосмыслила, сказала человеку два слова: извини и спасибо. А у нас этого так и не происходит, и мне, честно говоря, не очень интересны оценки тех, кто в принципе не рубит тему и не понимает, что такое, когда попал в плен боец.
И не просто боец – мы же с Рахманом были в Донецком аэропорту еще когда он был в 74-ом разведбате. Потом организовалась 81-я бригада (несколько дней назад у них была годовщина воинской части) и Андрей перешел туда разведчиком. И, если вы помните, президент страны назвал Рахмана киборгом номер один.
А глава боевиков Александр Захарченко очень спокойно при первой встрече мне сказал: «Слушай, мы воюем с украинской армией. Самые крутые в украинской армии – десантники. Самые крутые десантники – киборги. А самый крутой киборг – Рахман. Так ты хочешь у нас забрать самого крутого украинского воина? Спасибо, что приехал». У нас был очень тяжелый долгий разговор.
Но была история, когда в январе 2015-го, когда обвалился терминал, когда было совсем все плохо, и мы снимали там какие-то программы и брали интервью очевидцев, был такой маленький незаметный момент войны, когда Андрюша Гречанов пришел из всего этого ада на базу в Водяное (удалось пробиться, потому что был туман, плохая погода). Так там в это время находились замкомандующего ВДВ Юрий Алимович Галушкин и командир 81-й бригады полковник Мойсюк. Андрей туда пришел и получил команду взять МТЛБ (это такая бронированная машинка слабовооруженная) и вернуться обратно за пацанами, потому что он знает дорогу.
Человек, который только что вышел из ада, имел полное право сказать «нет», но Андрюха только спросил: «А без меня никак?» На что Юрий Алимович Галушкин ответил: «Нет, Андрей, без тебя никак, только ты знаешь дорогу». Он выдохнул, сел на МТЛБ и поехал обратно. Тогда он в плен не попал, тогда удалось спасти очень многих ребят.
И когда он попал 30 июля 2015 года в плен (а я об этом узнал уже 31-го), я ждал до 8 августа, как поведет себя власть, какие меры будут приняты. И когда я понял, что несмотря на предпринятые меры, Андрей уже закрыт в СБУ Донецка, я позвонил Рубану, как последней палочке-выручалочке. Рубан в это время находился у Захарченко. А об Андрее знали все, потому что 29 апреля была программа «Кіборги незламні» в «Хоробрих серцях», в которой все начиналось с Андрея и Андреем все заканчивалось, и он висел на каждом плакате мобилизационном по всей Украине, был очень известным человеком.
И Захарченко сказал: «Мочанов интересуется Рахманом? Пусть приедет и поговорит. Я ни с кем другим разговаривать не буду. Он же был на Майдане, в терминале – так пусть не очканет и приедет». То есть все по-пацански, тебя берут на слабо. А меня, к сожалению, до сих пор можно взять, хотя мне, если доживу, в январе будет 48.
И Рубан мне сказал, что для того, чтобы ты не переживал за свою безопасность, давай я поеду с сыном, и ты поедешь с сыном. Ну это будет вроде гарантией. А мой сын в июне 2014 года попал на блок-посту на выезде из Донецка в сторону Мариуполя в плен, его три раза выводили на расстрел. И мне тяжелее всего в этой ситуации было уговорить сына поехать со мной.
Он воевал?
Нет, он просто ехал забирать товарища собаку. Товарищ сейчас где-то, чуть ли не в Сомали, снайпером. Ну они там все снайперы и разведчики. То есть история была нелепая: киевские номера, нашли украинскую ленточку…
Сколько сыну лет?
24. И всегда возникает вопрос, а почему он не в АТО. Мой сын со мною во всех поездках, кроме Аэропорта. И я в свое время, когда Михаил Владимирович Коваль еще был министром обороны (и.о., – ред.), а сын прыгает, парашютист, очень хотел попасть в десантные войска, так вот Коваль сказал: «Мне сын Мочанова в войсках не нужен». Объяснил, что меня не устроит, если сын будет где-нибудь в Яворове, а его не устроит, если сын будет на передке, а я что-нибудь где-нибудь могу сказать не подумав.
Ти поехал из сыном?
Я поехал с сыном, и Рубан поехал с сыном. Мы говорили с Захарченко, начался нормальный диалог. Моя задача была – вытащить Андрея. И мне совершенно все равно, как к этому относятся все эти соцсети, люди на остановках, народ, который ждет метро. Потому что спросите у Андрея, что он думает о тех четырех месяцах, которые он провел в подвалах Донецкого СБУ.
Мы могли забрать его 21 августа. По разным причинам были силы здесь, которые не захотели, чтобы Мочанов сделал такой подарок ко Дню Независимости. В итоге его забрали спустя четыре месяца, 30 ноября. А мы 9 сентября были избиты в Дружковке, нам показали, кто в доме хозяин.
Я нашел уже практически всех исполнителей, сам, но меня они абсолютно не интересуют – меня интересуют заказчики. Я в принципе знаю кто, но сейчас уже ляпать не буду. Вот когда будут доказательства – тогда их получат Матиос и начальник Генштаба Виктор Николаевич Муженко.
Мы поехали, мы общались, и меня очень удивило, что ни за одну из четырех поездок, в трех из которых мы встречались с Захарченко, Кононовым и Тимофеевым, меня не опросили специалисты той же СБУ: кто это, что это, написать психологический портрет. Никого ничего не интересует. Я могу сказать, что нам, в любом случае, придется искать какой-то общий язык, потому что надо будет закончить войну.
Мы должны идти не по советскому, а по американскому пути: заходя на чужую территорию, американцы не пытаются все сразу переделать, а пытаются привить свои ценности.
Ну, наверное, это не Захарченко решать войны.
Вполне вероятно. Но в данной ситуации мне кажется, что мы должны научиться сейчас хоть как-то слушать чужую точку зрения и сопоставлять факты, потому что в Донецке еще до июня висели флаги, которые в свое время так любил Гелетей. Он думал, что повесит, и на этом мы Славянск забрали. Нет.
Вы помните, как Советский Союз заехал на танках в Прагу, повесил там красный флаг, а как только у танкистов закончилось настроение, а у танков топливо – сразу этих флагов не стало. Я считаю, что мы должны идти не по советскому, а по американскому пути: когда, заходя на чужую территорию, американцы не пытаются все сразу переделать, а стараются привить свои ценности.
Здесь все очень противоречиво.
Я выражаю свою точку зрения. Я знаю, что ни один красный флаг, повешенный Советским Союзом, долго не провисел. В том числе и в самом Советском Союзе. Потому что силой ты никого не победишь, не возьмешь. И давным-давно, мне кажется, было бы здорово, если бы люди, которые оставались заложниками на территории так называемых ЛНР/ДНР, позвонили бы своим знакомым, которые стали беженцами и спросили: «Ну как у вас?» Вот если бы в ответ прозвучало: «Да вы дураки, что хотели в Россию – здесь все цветет и пахнет, здесь строят, здесь все развивается».
Мы по-прежнему, вот уже три года, не можем найти общего языка. Причем, ладно, мы не можем найти общий язык с теми, кого считаем врагами. Но и те, кого мы считали союзниками, оказались ситуативными союзниками. И мы по-прежнему, даже те люди, которые были на Майдане, должны обозначить, к какому берегу они причалили, к какой силе, какой свитер надели, в какой цвет выкрасились.
Вместо того, чтобы быть одной большой Украиной. Да, ни с Захарченко, ни с Кононовым нам не искать общий язык, потому что ими управляют из Кремля. Потому что любая война – это логистика и бюджет.
И мы, безусловно, воюем на донецкой территории с российским бюджетом, с российской логистикой, с российскими специалистами. Но очень точно расставленными в тех местах, где нужно. И я повторял на каждом эфире относительно наличия или отсутствия российской армии на Донбассе: Донбасс – это очень небольшая территория, поэтому россияне не ставят там палаточных городков с российскими флагами, с криками «мы здесь!» и названиями дивизий.
Они получают задачу, заходят на нашу территорию, решают вопрос и уходят обратно, базируются у себя. Как в мультике про осьминожков – все стали полосатыми, ни в чем не виноватыми. Раньше на артиллерийский расчет надо было три специалиста: командир, человек на планшете и стволе и корректировщик, все остальные – носильщики. И безусловно на позиции специалистов россияне присылают своих людей, но постепенно обучают сепаратистов.
Оставьте комментарий
- Актуальное
- Важное