Зачем врать? Как беглецы на БМВ въехали в большую политику

Среди самых громких уголовных процессов последних дней есть дело, начавшееся с обычного дорожного происшествия. В попытке остановить БМВ с находящимся под воздействием наркотиков 24-летним гражданином Ростиславом Храпачевским, патрульный Сергей Олийнык открыл огонь из табельного оружия и смертельно ранил пассажира автомобиля Михаила Медведева. Спор о правомочности действий полицейского даже вылился в уникальное для Украины явление - митинги в поддержку Национальной полиции.

Наверное, это хорошо. Потому что есть в этом деле нюансы, которые точно требуют максимальной публичности и прозрачности ото всех сторон процесса. И на них хотелось бы указать отдельно.

О юридической стороне дела мы здесь много говорить не будет. Хотелось бы коснуться политической составляющей.

Эй, минуточку, - спросите вы - а она здесь вообще есть?

В том-то и дело, что просматривается.

Зачем врать?

Ключевым моментом, который вызвал у автора этих строк оторопь и заставил взглянуть на все это судебное разбирательство под иным углом, стала прямая, неприкрытая, и, если честно, очень уж дурацкая ложь прокуратуры.

Смотрим на комментарий по этому делу главного военного прокурора Анатолия Матиоса.

"В ходе следствия установили, что, преследуя автомобиль BMW, двигаясь по проспекту Победы, улице Окружная и по Житомирскому мосту, пребывая в местах, где могут быть посторонние люди, один из патрульных 14 раз выстрелил из табельного оружия. В дальнейшем, преследуя BMW на улице Заболотного и съезжая на улицу Сирко, тот же патрульный совершил еще четыре выстрела по авто. Когда BMW остановился на улице Сирко, правоохранитель подбежал к нему и выстрелил почти вплотную в левое водительское стекло", - сказал Матиос. Тем самым он полностью повторил версию, ранее озвученную адвокатами Храпачевского и Медведева: полицейский открыл огонь по уже стоящей машине, ее водитель не представлял угрозы и не предпринимал попыток скрыться.

Аналогичную реконструкцию мы видим и на смонтированном прокуратурой видео, начиная с отметки в три минуты 27 секунд. Идет "мультик", в котором схематически изображенный полицейский стреляет по стоящей машине.

Все бы хорошо, если только не отматывать видео на несколько секунд назад, где идет замедленная съемка самого момента выстрела. Начнем с третьей минуты 22 секунды. Видны колеса БМВ. И - о диво - диски на них вращаются, а из-под колес даже вылетает дым. Машина не просто не стоит - она рвет с места задним ходом. И лишь после этого, на третьей минуте 27 секундах, Олийнык производит выстрел. Сразу после этого видео сменяется той самой "мультяшной реконструкцией". А жаль. Иначе было бы отлично видно, что машина на момент выстрела уже ехала и набирала скорость.

По версии прокуратуры, именно этот выстрел стал смертельным.

На видео толком не видно, задевала ли машина в этот момент напарника Олийныка. Свидетели говорят, что задевала. Оценить, насколько это было опасно, из материала, который был выложен в открытый доступ, сложно. Но все же: зачем врать? Зачем публиковать кое-как подмонтированное видео, включая в него реконструкцию, которая противоречит самому отснятому материалу? И потом заявлять о "неподвижной машине" уверенным тоном?

Есть в пропаганде такой эффект: если сделать заявление и подкрепить его видеоматериалом, видеоматериал автоматически будет восприниматься как подтверждающий заявление. Даже если он с ним расходится: зрители выдают спикеру кредит доверия и могут просто не заметить. Мой любимый, хрестоматийный пример - репортаж российского Первого канала из Южной Осетии 2008 года. "Вы видите разрушенный Цхинвал…" - замогильным голосом вещал ведущий. В кадре при этом крупным планом висела табличка "Дменисская средняя школа". Дмениси - небольшое село в 12 километрах от Цхинвали, оно никоим образом не входит в городскую черту, картинка опровергала слова диктора. Но кого это волновало? Так же и здесь: многие медиа распространили слова о "стоящей машине", а особо продвинутые даже учинили социологический опрос: имел ли право коп стрелять по уже остановившемуся транспорту?

Но есть же и внимательные люди - тем более, когда дело имеет такой резонанс. Возвращаемся к вопросу: зачем прокуратуре предоставлять заведомо ложные сведения?

Возможно, потому, что иначе много сложнее подтвердить обвинение в умышленном убийстве?

И тут возникает сразу много дополнительных «почему?». Мелких, но неудобных.

Почему дело возбуждено по 115 статье - умышленное убийство? Даже если не считать действия патрульного эксцессом крайней необходимости, есть статья 118 - умышленное убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны, а также при превышении мер, необходимых для задержания преступника.

Из чего вообще следует умысел на убийство Олийныком Медведева - даже не Храпачевского? Прокуратура ссылается на слова Олийныка вроде "Я его постріляю трошки", а также на его знание, что в машине было четыре человека. Сами понимаете, насколько это натянуто, учитывая ситуацию, в которой были сказаны эти слова.

Почему судья не позволила взять подсудимого на поруки и избрала меру пресечения в два месяца СИЗО? Он не скрывался, не убегал, сам пришел. Олигархом, способным уйти из страны на личном дирижабле, его тоже не назовешь. Особенно смешно, если учесть, что в этом же Печерском суде подозреваемым по делу о расстреле Небесной сотни определяли домашние аресты да подписки о невыезде, после чего ряд из них испарился в неизвестном направлении. Не может ли вызывать такую лояльность судьи Шапутько к точке зрения обвинения тот факт, что в отношении самой судьи идет производство прокуратуры? В 2015 году она, по ходатайству "беркутовского" адвоката Кваши, объявила отвод следователю Артему Яблонскому от участия в процессе по делу о нападении на "Автомайдан", в результате чего прокуратура открыла производство о вынесении заведомо неправомерного решения.

Наконец, почему дело комментирует - и в процессе озвучивает заведомо ложные данные - главный военный прокурор? Это в общем-то локальное дело, оно возбуждено киевской прокуратурой - он-то здесь при чем? Социально значимый процесс, а генпрокурор в полуотпуске-полуотставке? Допустим, но у него и другие замы есть, начиная с первого – Севрюка. Почему Матиос? Только ли потому, что ему не впервой публично озвучивать странные вещи - вспомним уникальный тепловизор, в который киллер якобы смог рассмотреть Шокина через стекло?

Политическая подоплека

Итоги подведем. Те, кто следит за историей вокруг злополучного БМВ, помнит, каким резким кавалеристским наскоком в нее въехала прокуратура. Стремительное возбуждение дела, обыск в Нацполиции. При этом, если верить адвокату защиты, прокуратура даже не допрашивает Храпачевского и отказывается передать полиции необходимые документы для возбужденного по факту его действий уголовного производства. Среди которых, в частности, есть экспертиза повреждений, полученных напарником Олийныка. Параллельно против Национальной полиции развернута дискредитационная кампания, в которую включился не только "Дорожный контроль", но и, например, бот-аккаунты в соцсетях - лучший признак чей-то глубокой заинтересованности. Дело берет судья, которая, де-факто, находится "на крючке" у прокуратуры - и отправляет Олийныка на 60 суток в СИЗО, невзирая на то, что он сам пришел в суд, активно сотрудничает со следствием и явно не собирается никуда убегать. По делу выступает одно из первых лиц прокуратуры - и рассказывает многомиллионной аудитории удивительные истории, расходящиеся с видеосвидетельствами. То самое лицо, которое сейчас работает над делом, способным отправить в отставку министра внутренних дел.

Автор этих строк не склонен к конспирологии и больше верит в явные лажи, чем в тайные ложи. Но, извините, происходящее выглядит не просто странно, но организованно странно. А если к этому прибавить тот факт, что именно сейчас наконец-то был дан ход тянущемуся еще с 2014-го года коррупционному скандалу вокруг закупок МВД рюкзаков - кстати, дело тоже ведет военная прокуратура Матиоса, - возникает плохое подозрение: а не связано ли это с тем, что после 16 февраля грядет большое переформирование Кабмина? В котором пост главы МВД - один из главных предметов переговоров.

Отставка Авакова - ключевой момент в торгах о составе будущего правительства. В его сохранении кровно заинтересован Арсений Яценюк. Потеряв его в пользу кандидата от БПП, он делает ключевой шаг на пути к превращению в английскую королеву. Или немецкого президента, кому как больше нравится. Банковая же замыкает на себе все силовые ресурсы в стране.

Выглядит так, будто автор защищает Авакова и обвиняет Банковую, я знаю. На самом деле нет. После того, как Арсен Борисович вместо увольнения знаменитого Кивы подарил ему второй пистолет, а также, по многочисленным слухам, активно поддержал идею отправки не прошедших аттестацию милиционеров в Донецкую и Луганскую области, автор думает о нем много нехорошего. Равно как и вряд ли отмашку на такое дело спустили прямо из администрации президента: там не стали бы ни играть так глупо, ни дискредитировать полицию - витрину реформ. А вот на уровнях пониже могли и перестараться в интригах и в доказательстве собственной полезности.

Скажем так, если это дело - действительно набор очков в попытке заменить руководство МВД, то, извините, это надо делать не через демонстративный произвол с посадкой полицейского. И уж точно не через дискредитацию патрульных - чуть ли не единственного всерьез обновленного государственного института.

Впрочем, есть и другая версия - менее политическая, более экономическая. Еще в процессе выступлений "Дорожного контроля", перешедшего к явным провокациям, коллеги рассказывали мне, что Хатия Деканоидзе со своим приходом на пост главы Нацполиции поломала слишком много схем, от тендерных закупок у "проверенных людей" и до наркотраффика. Так что целью может быть не столько Аваков, сколько она. Такой вариант, признаться, еще хуже.

В любом случае, дело о БМВ подняли до общенациональных масштабов. И, несмотря на заверения тех же прокуроров, что речь идет лишь об одном патрульном, оно явно работает против Национальной полиции в целом. Именно поэтому тысячи людей вышли на Софийскую площадь: они почувствовали, что весь проект под угрозой. А этот проект за последний год успел стать многим особенно дорог - как живой символ того, что перемены вообще возможны.