Плюют на папу, славят Гитлера и живут новой оккупационной жизнью

Действительно, "биографический" жанр неожиданно начал пестреть на постном "авторском" горизонте, где все пишут или под Жадана или под Буковски, под которого пишет Жадан. Зато далекие будни настоящих авиаторов жанра от Сикорского до Сковороды, которых вытаскивают на читательские глаза из историческо-эротического тумана, соответственно, какие-то уважительные Даниленко с Ешкилевым, кажутся более интересным чтивом, где можно разгуляться апокрифической фантазии автора. Или, скажем, замечательная "Корнелія" Налії Мориквас (Л.: Видавництво Старого Лева) – роман-эссе, в котором вольготно живется поэту-молодомузовцу Петру Карманскому.

Так же, заметим, как неплохо велось Богдану-Игорю Антонычу, что выныривал в новелле в "Двенадцати обручах" Андруховича. И выныривал он в таком же напряженно-концентрированном сюжете, а не в разведенном в водочном коктейле авторизованных биографий того же Процюка (о Винничуке и Стефанике) – как сейчас в книжке Мориквас. Понятное дело, про бытие галичан 30-50-х годов, а это же так далеко, что даже единственное упоминание о Карманском недавно-давнего советского времени – в сборнике "Молодая муза" (К.: Молодь, 1989) – теряется в "независимой" мгле дальнейших возвратов и открытий из нашего литературного наследия.

Впрочем, в романе львовской авторки - уже не о романтической гульбе галицкой богемы, а о ее логическом завершении – на фоне угасания поэтической славы Петра Карманского и вспышки его педагогической звезды в литкружке начинающих, откуда вынырнула и сама Корнелия, ну и чувства к ней у героя повествования. "Профессор Карманский, ах профессор Карманский!.. Он был безумно рад видеть Корнелю каждый раз, когда она с группкой девушек приходила на занятия литературного кружка". Или еще дальше, куда не ступала нога исследователей, и где живут под советской властью Ольга Кобылянская и ее племянница любовницы Алчевской, где сосуществуют митрополит Андрей Шептицкий и автор памфлета "Плюю на папу!" Ярослав Галан – то есть в 1940-х годах, о которых так мало в нашей исторической беллетристике. И где, напомним, "фамилия Корнелии была обведена жирным чернилом: брат и сестра – в ОУН, дядя – известный националист "Лопата", за которым уже с год охотятся в области".

Дальнейшая охота за музой исторической правды продолжается в романе "Взрыв в пустыне" Ивана Корсака (К.: Ярославов Вал), который стал "Лучшей книгой года" в номинации "Проза". И зря считают, что нельзя писать, как "Лев Толстой встал и подошел к окну", а "Чехов подумал", поскольку в данном случае целый "Гитлер снова почувствовал свежую силу в себе", и это не удивительно, потому что свежую силу художественного слова автор романа вливает в старые меха официальной хроники, там где постоянно, напомним, плюют на папу и отмывают славу националистических поэтов-декадентов. Зато здесь, в эпопее Ивана Корсака, "веселі витрішки продавали на екрані німецькі солдати, сидячи на броні танків, які прудко мчали на схід. Від літаків люфтваффе рябіло небо, як від гайвороння перед снігами на початку зими, і мимовільно брала млосна дригіть, коли чулося зловісне бомбове завивання".

И вообще, это очень лирическое полотно, и именно этим оно отличается от остальных художественных произведений, где история переписана с очередным идеологическим уклоном и прижимом, без оглядки на "живое" жизнь героев во времена господства на нашей земле "немчиков-голубчиков", как писал о них Анатолий Димаров. И таким же быстрым лирическим аллюром в романе "Взрыв в пустыне" изложена история жизни выдающегося ученого Григория Кистяковского – от времени, "когда деникинцы совсем еще молодым лапнули, как голодный коршун цыпленка", вплоть до Принстонского университета и разработки героем романа атомной бомбы и научным советником у Президента США и подготовке первых астронавтов для полетов на Луну. Возможно, такие штуки выдаются на гора за то, что, как свидетельствует автор, его книга построена в значительной мере на англоязычных источниках, до сих пор отсутствующих в Украине, но это вряд ли. Потому что сидят, бывает, наши литераторы в зарубежных архивах, а с результатом того имеем далеко не художественный текст финансового отчета, интересен только бухгалтерии какого-нибудь "Смолоскипу".

Сведения из книги "Новая жизнь" Маргариты Сурженко (Брустури: Дискурсус) тоже отдают привкусом оккупационной радости, когда, помнится, театры ставили украинскую драму, а президентом Украины должен быть простой редактор скромного харьковского журнала.

В этом сборнике историй о любви, ненависти и в целом будничная жизнь по разные стороны баррикад, свободно будет заблудиться во времени и других сомнительных идеологических координатах. Особенно, узнав от одного из героев повествования, что "магазины работают, как и ранее, обучение в школе восстановили, секции футбола так же открыты. Половина его одноклассников вернулись к учебе. Девушки занимаются танцами, готовятся к концерту, который должен состояться в школе в конце осени. Город живет и пульсирует. И мало чем отличается от того, каким было год назад".

Впрочем, речь сейчас не о Харькове 1942-го, а где поближе – Луганск, наши дни, герои и персонажи изменники и предатели, которые остались на оккупированной территории ЛНР. С другой стороны, "украинцы в Луганске – как евреи во время Второй мировой войны", если кто забыл. Так же стоит, видимо, напомнить, что в предыдущей сборке автора речь шла о беглецах с Востока, происшествия в Киеве, любовь повсюду, а теперь – наоборот, герои возвращаются из столицы домой. А уж тут даже "двенадцатилетний мальчик был уверен, что через несколько лет его одноклассники будут жалеть за свое позорное бегство. Они захотят вернуться, но простит ли их Новороссия?"

Чтобы узнать это, в принципе, необязательно читать эту книгу. Но если возникнет желание понять, почему – надо или не надо прощать – можно попробовать.