Бесплодная земля

Центральные персонажи повествования - двое старых друзей, композитор Фред (Майкл Кейн) и кинорежиссёр Мик (Харви Кейтель), коротающие дни в фешенебельном санатории в швейцарских Альпах. Фреда сопровождает дочь (Рэйчел Вайс), исполняющая обязанности его личного секретаря, которые заключаются по большей части в составлении вежливых отказов, ведь для оставившего творчество Фреда не осталось заманчивых предложений, даже если они исходят от королевы Елизаветы, сулящей ему рыцарское звание. Мик, напротив, кажется полным энергии и, вместе с командой молодых сценаристов, работает над новой картиной, которую увлечённо называет своим завещанием. Стремлению достойно завершить свою кинематографическую карьеру соответствует возникшая в его осуществлении проблема- Мик и его драматурги никак не могут придумать финал произведения, в котором главный герой, лежащий на одре смерти, обменивается репликами со своей супругой.

Кажется, что всё искусство, вся культура того мира, который описывает лента Соррентино, сводятся к этому поиску - нужно заметить, достаточно безуспешному, - эффектного предсмертного жеста, ведь всеобщая гибель кажется предопределённой. Среди обитателей санатория, словно олицетворяющих высший свет западной цивилизации, нет представителей прозаических профессий, бизнесменов, промышленников и даже политиков, элиту пришедшей в упадок Европы представляют кинематографисты и музыканты, спортсмены и тренеры по альпинизму. За их безмятежной праздностью и аутичным самокопанием таится предчувствие катастрофы, чьё приближение угадывается скорее аудиторией, чем персонажами, предающимся ресторанным и банным увеселениям - так элои забывали в своих детских играх, что в наступающей тьме за ними явятся морлоки. Впрочем, источником вдохновения для Соррентино служила скорее не "Машина времени" Герберта Уэллса, а "Волшебная гора" Томаса Манна, чьё действие также разворачивается в швейцарском санатории, постояльцы которого, утончённые интеллектуалы, накануне Первой мировой проводят время в идеологических спорах, свидетельствуя, что мудрость европейской культуры бессильна предотвратить надвигающийся катаклизм.

Однако представленному в "Юности" обществу грозит не вторжение новых варваров, готовых сокрушить изнеженную Европу, и не грядущая война, а его собственная духовная деградация и лень. Свершения героев остались в прошлом, да и их значимость представляется сомнительной. Нам сложно судить, к примеру, таким ли уж выдающимся композитором является Фред, однако авторы и не пытаются нас убедить, что его можно поставить в один ряд с Игорем Стравинским, которого он когда-то избрал образцом для подражания. Как и предшествующий фильм Соррентино, "Великая красота", "Юность" показывает, что подлинное искусство принадлежит ушедшим эпохам, современность же вязнет в цитатах, беспомощных подражаниях и бесплодной иронии.

Угасание подчёркивается в "Юности" зыбкостью сюжета, распадающегося на бессвязные фрагменты, набор скетчей с участием эксцентричных постояльцев. Этот мир лишён не только созидательной способности, но и нравственного стержня, каких-либо моральных или идеологических координат. Не только Маркс, чьё изображение возникает в качестве татуировки на спине местного Марадоны, но и Адольф Гитлер, в образе которого появляется популярный, но снедаемый сплином актёр (Пол Дано), служат лишь поводом для шуток, безобидного дуракаваляния. 

В некоторый диссонанс с этим постмодернистским сарказмом, беспечным имморализмом и размытой композицией входит стремление авторов завершать сюжетные линии чёткими до искусственности, сентиментальными финалами, будто подчёркивающими, что место трагедии окончательно занял её полуфабрикат, мелодрама, в которой многие из нас находят утешение, оказавшись перед лицом смерти. Как писал Милан Кундера, "китч - пересадочная станция между бытием и забвением".