Кузьма, эротика и дудки киевскому бизнесмену

Итак, сначала в книге Кузьмы Скрябина "Я, Шонік и Шпицберген" (Х.: Фолио) идет одноименная повесть, а уже потом стихи, то есть песенные тексты. Если коротко, то новая вещь Кузьмы написана с таким же интеллектуальным драйвом, который автор в своей прозе всегда тратил на то, чтобы не сорваться на привычные матерные слова и перевести обыденные ситуации с подчеркнутой учтивостью, которая граничит с гениальным идиотизмом в стиле "Похождений бравого солдата Швейка". "Огромный норвег, который  сидел спереди, страшно подвоневал и создавал впечатление человека, душ видел только в кино, - начинает выкручиваться автор. - И когда самолет тряхнуло на воздушной яме – он выпустил маленького Хоттабыча, который сразу отправился гулять по салону. Сначала в этом позорном поступке я заподозрил кума, но норвег выпустил еще одного Мюнхгаузена уже со звуковым сопровождением и барон повис прямо передо мной, так что сомнения растаяли. Спасла ситуацию стюардесса, которая появилась со столиком с напитками, она несколько всколыхнула воздух, и тяжелую тучу отнесло в сторону бизнес-класса".

Во второй части книги Кузьмы интеллектуальные потуги не заметить жизненного хамства со стороны соседа или кума так же мастерски заменены на не менее добросовестный и вежливый суржик. Призван, конечно, скрывать не откровенное рогульство автора, а его вынужденное панибратство с реальностью. Ведь никто не упрекнет обратного? Поскольку о погибшем в автомобильной аварии или хорошо, или никак. К тому же, в поэзии не только самого Скрябина, кроме привычно галицкого "все, пока", имеем сплошные "паруса", "конфетки", "шарики" и "селедки". Возможно, распевая о таком, каждый автор считает, что становится ближе к народу, поскольку со сцены, в книжке и иногда в кино общается той самой "народной" речью. Но с кого, спросим себя, состоит народ? Правильно, только со Шпицбергена нет его представителей в наськом национальном сообществе. Так почему бы лирическим песням не совпадать с обыденными словами, а украинскому автору не равняться на очередной "народный" юмор, который люди у нас любят, уважают и готовы идти за него на очередной Майдан. И лишь некоторые из них предпочитают при этом обедать все-таки в других ресторанах. И желательно аж на Шпицбергене.

Немного поближе, а именно в Швейцарии - с родной Ивано-Франковщины, где он мирно работал в газете "Советская Верховина" - судьба занесла автора сборника эротических новелл "В тени Венеры" Любомира Т. Винника (Тернополь: Крок). И хотя язык у него такой же  народный, с "туфлями" и "ґратулюю", но по крайней мере без "шариков" с "сильодками". Возможно, это из-за того, что все здесь о любви, а когда доходит до эротики, то высокий национально-патриотический регистр не дает профальшивить обывательскую ноту. Словом, имеем что-то вроде очередной фальсификации Юрка Винничука, но вполне серьезно. То есть в такой неподдельной стилистике, которую  принимаешь за очередную злую шутку автора "Жития гаремного".

Видимо, потому что сначала "парень крепко присосался в дрожащие губы девушки, одной рукой охватил ее тонкую талию, вторую положил на выпуклые полушария ягодиц, и Оксана встрепенулась от этого сближения, чувствуя, как тепло его ладони путешествовало аж между ее бедрами, а затем снова низовая культура Швейка. "Наклонился, лихо оторвал девушку от земли. - Ой, а ты в-в-весомее, как на то выглядишь... Подожди, я должен тебя еще лучше обхватить... Сейчас-с-ззз.... Удалось! Он двигнув ее, сделал шаг к перелазу и... с его зада вырвался мощный выстрел, который вибрирующей эхом разнесся на весь сад. Оксане показалось, что на мгновение даже стих соловьиный пение".

Выдержав драматическую паузу, добавим, что так же развеивает наши грустные мысли об элитарности народного языка дебютный роман "Только секунда" Алексея Геращенко (Л.: Кальвария). "Хочется верить в свою уникальность, что где-то там в глубине ты очень честный и очень правильный, - мучается его герой. - Мне кажется, что это неправда. Кажется, что если достаточно долго копать вглубь, можно докопаться до самого низа. Самого низкого низа. Низкой низости. И признав ее, получить шанс на то, чтобы возвыситься".

Впрочем, общественное мнение, как это часто бывает, не дает взлететь в теплые края совершенствования нашему автору-герою. "Немножко фраевская история, в меру мистическая, в меру интересная, приятно киевская", - говорят опытные люди, для которых дебют соучредителя пространства Freud House, эксперта по управлению финансами, преподавателя Киево-Могилянской Бизнес Школы, автора бесплатного курса "Финансовый менеджмент" он-лайн университета Prometheus, лектора Открытого Университета Майдана и активного участника гражданских инициатив по реформированию экономики Украины обязательно "заключается в майдановскую традицию роста маркетинговой среды над собой, когда активные люди начали делать неожиданные вещи - выковыривать брусчатку или менять страну, защищая ее будущее, создавая прецеденты и явления, новые общественные институты, пишущие книги".

Начать оправляться от таких вершин духовности стоит, пожалуй, с того, что "немножко фраевская история" – это, наверное, икнулось в сторону российского культового письмаки Макса Фрая, хотя на самом деле   назвать бы ее фраєрской, и вот почему. Просто бывает, например, что человек без криминального опыта кичится своим знанием жизни на зоне. Возможно, литературным, киношным, а в маршрутке кто-то чихнул. То же, кажется, опыт создания государства с наскоро выковырянной брусчатки или написанной книги.

С другой стороны, если уж вспомнили российских звезд, то почему тамошним писателям-бизнесменам Сергею Минаеву с Дмитрием Липскеровым можно (писать книги, а не выковыривать брусчатку, конечно), а киевскому – нельзя? В смысле, тоже бизнесмену и экономисту. Тем более, что особых разрушений в любом смысле все равно не происходит, как о том свидетельствует один из героев романа Геращенко: "А что в твоей жизни такого особенного? Родился, был привязан к маме, уважал отца, пошел в школу. Учился, влюбился в подростковом возрасте страстно и безответно, получил отпор и думал, что жизнь закончена, но как-то со временем острые края сгладились. Закончил школу, переживал, как поступить в университет, поступил, радовался жизни, закончил учебу, пошел работать, женился".

Как бы там не было, но мы все все равно ждали такого романа, такой производственной прозы, которая была бы написана профессионалом в собственной области. Мы уже имеем и женских адвокатов в нашей литературе, и детских врачей, и даже матросы с последними в Украине трактористами – а не только сплошные филологи с журналистами, – пишут нам про свои рабочие проблемы. Теперь вот написал бизнесмен, и это не может не заинтересовать. Правда, он каждый раз бросается в далеко не смежные области прикладной казуистики, посягая на лавры философа, которые, как известно, уже отданы Толе Днестровому, но со временем пройдет.

А все потому что настоящая городская проза – она не такая. Она, возможно, о том же, что и в романе Геращенко – главный герой находит дневник в чужой квартире, в котором описаны его собственные мысли – но философия тут не очень нужна, это же не житомирская, в конце концов, школа прозы. И даже не станиславский феномен. Тут бы в Артема Чеха спросить, или у Антона Фридлянда, но первый скоро нам свои военные тексты предложит, а второй если и предложил, то они оказались сугубо концептуалистскими, и бывшими шахматами в них даже не пахнет. Но это ничего – и Геращенко, и подобные ему авторы из смежных профессий рано или поздно растиражируют свой дебют, с которого обязательно отсеется философская мякина, и будет нам очередное, вместительное счастье "городской" прозы.