Przepraszam за фейсом об тейбл и другие рассказы из жизни хиппи

Стоит автору озвучить родным языком какой-то иностранный бренд вроде "биг мака", "депеш мода" или "крайслера-империалу", и это сразу формирует соответствующую стилистику их повествования.

Так, например, "Симбалайн" нашего автора – вроде бы только название трека в одном из ранних альбомов группы "Pink Floyd", под который в течение жизни любят двое ее героев, и который звучит сначала на контрабандном виниле, потом на кассете и наконец на диске. Но влепили этот "адидас" в собственный текст – и любой "лайн" заиграет всеми красками буржуйского стиля "лайт", а не знакомой чернухи из-под пера Кононенко с реалистичным осадком на донышке ее суровой прозы. Помните, "Проститутки тоже выходят замуж", "Новеллы для нецелованных девушек", "Измена"? Сплошной мрак души и прочий дискомфорт для современного читателя, уверенного, что Симба – это львенок из мультика.

Зато теперь в сборке Кононенко все в порядке: она растворила в своей прозе волшебную пилюлю музыкальной радости пополам с литературной и даже художественной чувствительностью. Кроме интимного прослушивания упомянутой группы "Pink Floyd", ее слегка потертые герои читают "Город" Пидмогильного и "Степного волка" Гессе, любуясь шедевром Сурбарана на кулоне девятнадцатилетней любовницы. Из этого пьянящего коктейля в сборнике киевской автора из повести и рассказов, бывают даже люди. То есть, простите, стихи. Обычно пророческие, ибо превозносят "живую" современность выше всех нафталиновых ценностей не-нашего прошлого. "Та жодне слово із чужих рядків / Не резонує з плином сьогодення!" - кричит автор книги, и с этим трудно не согласиться.

Название сборника Евгении Сеник "Письменный стол" (Тернополь: Крок) так же было бы не так просто, если бы перекликалось с малоизвестным приемом одного известного постмодерниста. Он описывал тот самый элемент мебельного гарнитура множество раз, увлеченно полируя стержень собственного стиля. Впрочем, патриотическая мастурбация на галицкое сознание давно уже всем надоела, и только луганская автор, проживая в славной столице Галичины, продолжает восхищаться тамошней туристической экзотикой. Ее первая книга имела соответствующее название "Przepraszam, научи меня молчать", но героиня последующей ее сборки не молчит даже возле собственного "письменного стола". Хотя иногда вот именно "przepraszam" очень уместно, поскольку львовские каникулы не отбили вкуса к "луганской" работе со словом, которое у Евгении Сеник все-таки нуждается в этой самой, ну, которая беспокоит, гранит и т.д.

Во-вторых, она так долго писала в журнал для бездомных "Просто неба", что ее проза стала напоминать своеобразный отчет о проделанной работе. "Мы не вредили друг другу и не претендовали на место под солнцем другого", - начинает она запев к своему сборнику коротких рассказов, и "вредить" ей в этом (то есть "мешать") не надо, ибо они таки достойны внимания широкого читателя. Автор рассказывает о родном доме и чужих краях, а также о Львове, который "уже Европа, но еще и Украина". "Это та золотая середина, которую я искала очень долго. Находясь в странах Западной Европы, мне всегда не хватало Украины с ее духовностью и глубиной, а возвращаясь в Украину, я уже скучала по европейскости".

Тему безудержных странствий, но не в пространстве, а во времени продолжает киевская журналистка Ида Ворс, и этот обзор следовало бы начинать с ее книги. Так, именно во временном, сказать бы, континууме исторической правды-свиноматки. Но, во-первых, осматриваем мы украинские издания, а "Заметки про нашего мальчика" (К.: Нора-Друк) написаны на русском и переведены Светланой Поваляевой. Во-вторых, хотя творчество этого автора не совсем вторично (помнится, эта самая Ворс – а на самом деле Светлана Фесенко - когда-то была довольно ершистым критиком), но все же она художница-иллюстратор, а писания художников рассматриваются немного по другому ведомству рефлексии.

Тогда почему, спрашивается, стоило начать с "Заметок про нашего мальчика"? Дело в том, что речь в этом сборнике коротких рассказов – "Наш Мальчик и тараканы", "Наш мальчик и море", "Наш мальчик и бабы" - не о жизни, как у Кононенко, и не об упомянутом творчестве, как у Сеник. Здесь речь идет о советских хиппи, то есть о сознательной стилизации жизни и творчества, которая и продолжалась-то не очень долго. По крайней мере из предисловия к сборнику можно узнать, сколько именно: "Если не считать диссидентов, они были первыми свободными людьми в той несвободной стране за пять минут до ее кончины".

Ну а ести об исторической правде, то ждать, "когда умрет твоя красота", иногда приходилось еще меньше. И хоть "они могли ходить на работу изредка, иметь семью, жить в стандартной квартире, а все равно быть идейными "пиплами": ценили свободу, исповедовали пофигизм и были готовы в любой момент отправиться навстречу приключениям без копейки в кармане", но аналогия с диссидентами все равно не идет из головы. Интересно, на какую чашу весов присстроить тогда "врагов народа", у которых не было ни пофигизма хиппи, ни лагерной библиотеки с футболом, как у диссидентов? Причем в книжке Иды Ворс это даже не украинские хиппи, как у Илька Лемка в "Снах в Священном Саду", а просто советские. Точнее один из них. "Наш мальчик", если не переводить. Сел на диванчик, да? Далее по тексту.