Актриса и певица Наталья Половинка: Мир получает вера в наше уникальное призвание

Вы не просто сыграли главную роль в этом фильме (х/ф "Братья. Последняя исповедь", реж. В. Трофименко. - Ред.), что для меня было немного странным, потому что Вы - актриса, но я всегда Вас воспринимал как певицу, как художественного руководителя художественных заведений. И тут увидел Вас, но Вы мне не напоминали украинскую актрису, а такую западную или северо-европейскую актрису, может, потому что фильм снят по мотивам произведения северо-европейского... Насколько для Вас было важным?

Начнем с того, что я отказывалась всю жизнь. Ну дважды от таких, главных ролей. Идеалистка потому что и как-то настолько верю в живое общение человеческое, и за это очень люблю театр и никуда не могу от него деться, хотя пыталась. Люблю живую украинскую песню, не обработанную никакими "химикатами" и никакими наслоениями (ни инакокультурными, ни своими же пластмассовыми). Поэтому я как-то так не доверяла кино. В молодости, когда звали, потому что уж очень верила в театр, а позже, потому что мне казалось, что это распыление какой-то задачи, которую ты должен выполнить при жизни.

А здесь меня настолько заинтересовал сценарий, зацепил. Прислали, позвонили, Алла Самойленко (кастинг-директор. - Ред.) позвонила, сказала, что пересмотрели всю Украину, мы здесь ищем главную героиню, посмотрите сценарий, без прямого такого приглашения. Я посмотрела сценарий, позвонила и сказала, что интересно.

А Вы читали оригинальное произведение?

Уже после. После первой сессии съемок. Я снималась только по сценарию и так сознательно себя сдерживала, потому что мне хотелось услышать то, что Виктория (Трофименко, режиссер, сценарист, продюсер х/ф "Братья". - Ред.) заложила в сценарий и эту мысль донести. А уже там была большая пауза, полгода была между двумя сессиями. Я и прочитала, не то, чтобы очень отличался, тон такой же, но столько нюансов нес текст Торгни Линдгрена (автор романа "Шмелиный мед", по мотивам которого снят х/ф "Братья. - Ред.), что я потом держала его все время на коленях. Каждый раз во время гримировки перед сценой я читаю Линдгрена, Виктория прибегает и говорит: "Сценарий, сценарий!". Я оттуда черпала нюансы, которые меня питали просто.

Когда Вы играли, было видно, что Вы играли много таких вещей, которые прописать невозможно.

Это еще другое дело, это тоже я была удивлена, когда смотрела первый раз в Москве. Причина этого в другом – это другой принцип игры. Другой, чем мы привыкли в кино видеть.

Вы учились где-то этому другому принципу игры?

Я училась, у меня не получалось, со мной долго бились с этим. И Клим. Клим недолго, Сергей Ковалевич полжизни. Режиссер Сергей Ковалевич, ученик Клима. В этом есть дыхание Васильева, в этом есть очень большой вклад, просто краеугольный камень от Гротовского. Я училась этому всю жизнь.

Это и восточная школа, и, по сути, российская и европейская?

Да. И основа этой школы – это отказ от игры. И допуск самой жизни на территорию творчества. То есть ты допускаешь то, что есть. Вот это "что есть" начинает играть, потому что жизнь играет гораздо больше и излучает содержание намного больше, чем ты мог себе представить.

В кино этого легче достичь, чем в театре?

Думаю, да.

Все же камерное искусство, камера у Вас, зритель...

Не то, чтобы легче, это больше считывается. Камера все таки считывает более объективно и мельче. Хотя театр все же оставляет большую возможность этого живого перетекания и там что-то может не считаться, но Вы почувствуете это потом, потому что это касание человека к человеку.

Ну и там ты импровизируешь в живом времени. И когда те же сцены снимаются по-разному, видимо, не всегда легко уловить это продолжение настроения.

Но жизнь все равно течет все время и в театре, и в кино. И она все время звучит самым точным камертоном. И в этом отличие от того, как Вы говорите, в принципе существуют украинские актеры. Еще я не назвала одно имя, которое очень важно в этой работе, - это мой муж и актер Олег Цьона. Он так играет, он так играет все время, это его принцип и тем отличается от большой массы.

Одним из крупнейших призов, которые Вы получили, по иронии судьбы именно в то время, когда началась российско-украинская война, стал приз на Московском кинофестивале. Чтобы там не говорили – российская школа киноискусства является большой и этот фестиваль является одним из немногих фестивалей в категории "А", и там представляют одни из самых лучших фильмов со всего мира, но Вы сами не получали награду?

Да.

Почему?

С одной стороны, потому что это было принципиальное решение. А с другой стороны - меня награда застала в коротком однодневном перерыве между гастролями в Польше.

Какое на Вас впечатление эта награда произвела?

Как вчера я знала, что я буду у Вас на передаче, так же я садилась в самолет из Москвы, такая у меня мысль была: что я одену на вручение. Какое вручение? Где я взяла такую информацию? И потом сама себе улыбнулась, думаю, ну ты даешь! Когда пришло смс, я обрадовалась очень.

Вам самой фильм понравился?

Да. Но я совсем не за себя обрадовалась. Я обрадовалась, что такое ничего не сделанное, что такая просто жизнь и человек в этой жизни оказывается таким востребованным в это время.

А почему Вы считаете, что ничего не сделанное? Или Вы не воспринимаете эти съемки, это актерство как работу?

Все-таки современное кино привыкло к экшену, привыкло к очень сложной, психологической игре, напряжению, всевозможным коллизиям, к перенасыщенности кадра, к ужасам и тому подобному. А тут вдруг именно в этом персонаже - просто жизнь течет и ничего такого не происходит.

Вы говорили, что Вы знаете, что получите награду, это, кстати, в этом фильме тоже вопрос почему Ваша героиня осталась. На этот вопрос не было ответа.

Классно, что не было ответа. Потому что тогда люди могут додумывать и узнавать вдруг, когда она говорит: "Я же могу поехать в любой момент". Мне кажется, что в этот момент люди думают: да, действительно, чего осталась? И узнают, что порой мы так куда-то заедем... У меня так бывало: я приеду в поселок на Винниччине, соседнее с моим, но оттуда родом мой муж. И приезжаю туда и первые три дня такая ломка, мне что-то делать надо, через три дня я уже никуда отсюда не хочу, то есть уже осталась бы там. Столько тишины, звучание мифов в том селе из под земли, столько спокойствия в людях...

Это такое интересное Ваше восприятие Украины, потому что в этом фильме мне даже не напоминаете украинку, а какую-то сказочную фею или принцессу скандинавскую, которая приехала в эти горы Карпаты и так, сначала отстраненно, а потом так близко впитывает в себя эту жизнь. Эта Украина, о которой Вы рассказываете, какая-то другая, очень такая сентиментально-европейская.

Нет. Вы знаете, через этого человека, она называлась Анна Половинка, это покойная мама моего уже покойного мужа Василия, я увидела этот другой лик Украины. А потом я вспомнила, что я таких людей встречала, просто мы их редко встречаем. Вот такое тихое благородство, это такая изысканность в каждом жесте, и такая дискретность и любовь... когда она рвет сорняки, когда она готовит, когда она заносит в дом что-то мне поесть, и когда она строго мне говорит: "Наташка, вот ты начала петь эти духовные напевы, ты уже не можешь бросить это, деточка". И все, и ушла... И я понимаю, что она мне что-то такое тяжкое сказала, что я еще не понимаю.

Духовные напевы. Давайте остановимся. Я помню, когда я слушал Вас, Мирослав Маринович пригласил меня на исполнение Ирмуса. Это было давно во Львове. Итак, Вы себя больше позиционируете как организатора театрального процесса, певицу или актрису?

Я думаю, что я - певец. По призванию - певец. Но это призвание такое, которое связано с глубоким пониманием этой профессии. Я его целую жизнь читаю. И поэтому это театр, потому что певец – это из рифмы пение, это связь, которая осуществляется в настоящем времени, связь всего со всем, что осуществляется через всего тебя. Поэтому это театр, это кино. И поэтому это все жанры.

Когда-то Клим положил передо мной кучу дисков, дал мне лист бумаги и сказал: "Выбери жанр". Иначе тебя просто распылит по всем жанрам, которые ты поешь. И я сидела полдня и я написала только одну строчку. Ничего такого большого я не написала, но почему-то это стало толчком, открыла во всех этих жанрах другую ступень, за что я благодарна Климу. Я написала просто: "Песня – это брак неба и земли". Это тятява связи между небом и землей, которая осуществляется через певца и через его все тело и голос – это и есть певец на самом деле. Здесь не обойтись без театра. Я с него уходила и все равно туда возвращаюсь. Сейчас я - художественный руководитель театрального центра "Слова и голоса" в Львове.

Это духовное пение, когда говорить о Вас, как о певце или не только? Или это пение?

Скажу честно: пение с призвания своего – служебное. Оно не бывает иным. Песня, как таковая, предназначена служить, осуществлять связь. Все что не является связью, не является песней. Тогда можем глянуть сколько пения мы имеем – не много.

Поэтому, например, первая песня, которая ведет меня с детства – это свадебная. Вот свадебный этот тон, всю жизнь я его слышу и думаю, почему же он меня так будит и будит. Потому что человек таким рожден, ему так дано: из самой земли дотягиваться и звать высшую точку, к которой он может дотянуться в небе.

Вы работаете как-то с текстами, с музыкой? Ищете, выбираете, с кем работаете?

Не то, чтобы я искала. Уже так много найдено, что это уже довольно близко лежит. Когда я в свое время ездила и училась на Полесье, и мои самые большие учителя – это Кричкивка, покойная баба Анна, и покойная Анна Акимовна, и сейчас, слава Богу здоровая, Надежда Никитична из группы "Древо" в Кричкивке. Это мои учителя, все великие учителя. Когда я к ним обращаюсь, то конечно я учусь не столько каких-то нюансов пения, а сколько жить, что они такое делают, когда они так поют.

Я - педагог, должна учить, когда мои ученики говорят, что бабки просто поют и все, а я говорю, что выглядит просто, но они абсолютно сознательные работы, которую они делают.

Мы говорили перед эфиром, насколько Вам приятно, что фильм, в котором снялись, имел успех и насколько для нас важно иметь такую историю успеха. Почему для Вас это так важно?

Что сейчас побеждает, и даже во враждебной Москве – вера в человека, доверие к тому, что делаешь, к своему призванию. Она победила и в работе Виктории Трофименко, потому что она смогла зажечь все вокруг себя и все поверили. И всех вела одна идея, которая вела и ту же Викторию. Я вижу на каждом шагу, что именно это и будет побеждать сейчас. И мир получает уже именно эта вера в свое уникальное призвание. Каждого персонально. Потому что от каждого Господь ждет его жеста, не похожего и какого-то особого. И от этой земли, Украины, Господь ждет особого такого шага, парадоксального шага. Потому что вся история нас этому учит, вся наша украинская история учит нас не полагаться ни на что: ни на соседей, видим очень ясно из нашей истории, ни на "ах, воля", знаете это "воля, которая не знает границ", а все-таки полагаться на свой особый дар жажды за действительное и дар упования, который имеет эта земля – мы умеем просить, умеем быть услышанными и умеем услышать весть, которая несется на нашу землю.

И Майдан это подтвердил. Мы умеем слышать.

От кого Вы чувствуете наибольшую поддержку? А кто Вас наоборот больше всего разочаровывает? Я имею в виду и разные слои Ваших зрителей, читателей, и государство, как институт, и студентов, молодежь.

Пять лет как создался театральный центр "Слово и голос". Почти никто о нем не знает. Возможно, меня упрекают, мало рекламы. Такие вещи, как я делаю, они не рекламируются, они не кричат. Если говорить, кто поддерживает, всю жизнь, это мои педагоги, учителя, которые до сих пор со мной (и те, которые на небе, и те, которые рядом), и единичные друзья. Двое этих людей парадоксально живут в Москве – это Клим и Ковалевич. Поэт Игорь Шевчук, живет в Киеве, это просто один из камней, который меня держит. Во Львове это буквально несколько человек, с которыми у меня живое общение.

И, вместе с тем, я осознаю, что все, что я делаю, не скоро будет так очень запрошено, то есть оно запрошено по сути, но социально – не очень. Люди когда это уже видят, то говорят: "А вот, что мы имеем", "Вот мы имеем такие напевы", "Ой, а чего Вы не в церкви", "Мы имеем такие песни! А где Вы их берете?". И где их там брать, они под ногами лежат. Кто бы их брал?! Не надо их искать, надо их взять. Все, что мы делаем, оно лежит так близко, но почему мы такими петлями ходим к себе и, может, в этом сложность.

Может это и есть то, что Вы должны сделать – это показать, что эта дорога напрямик и не очень далека.

В этом, пожалуй, часть моей миссии. И я это пытаюсь делать, насколько удается. Все же, то что появился такой центр во Львове, это тоже благодарность мэру и разговор был короткий: "Да". Так и пошло.